Эволюционная эпистемология (ЭЭ, англ. Evolutionary Epistemology) – направление в современной эпистемологии, которое своим возникновением обязано прежде всего дарвинизму и последующим успехам эволюционной биологии, генетики человека, когнитивной психологии, теории информации и компьютерной науки. То есть в основе ЭЭ лежит эволюционная теория и познание рассматривается как продукт биологической эволюции.
Хотя, на самом деле, в рамках ЭЭ существует два основных подхода:
1. Использование биологической теории для объяснения познания на основе идеи взаимосвязи биологической, когнитивной и культурной эволюции.
2. Использование биологической теории для описания познания с помощью метафор и аналогий из эволюционной теории.
В 1980-хх годах сформировались 2 соответствующие исследовательские программы. Но при этом представители всех направлений в эволюционной эпистемологии разделяют убеждение, что эволюционный подход может быть распространен на теоретико-познавательную проблематику, на познавательные действия людей.
1 программа – это скорее биологическая теория когнитивных процессов
(Карл Лоренц, Дональд Кэмпбелл и др.) и различные концепции когнитивной эволюции живых организмов (включая человека).
2 программа – это те методологии и метатеории
, которые реконструируют развитие научных теорий, идей, рост научно-теоретического знания, привлекая для этих целей эволюционные модели (Карл Поппер, Стивен Тулмин и др.).
Пример: концепция Карла Поппера, согласно которой научный прогресс – это движение по направлению ко все лучшим теориям, а фальсификация – это естественный отбор среди теорий как среди организмов. Ученые сознательно подвергают жесткой критике свои теории и при необходимости отбраковывают. Наука – процесс проб и ошибок. Книга «Объективное знание: эволюционный подход». (читать)
Другой пример: концепция Стивена Тулмина, британского философа (1922-2009). В 1972 году публикует свою работу «Человеческое понимание», в которой он исследует причины и процессы изменений, связанных с развитием науки. Он сравнивает процесс развития науки и модель эволюционного развития и проводит аналогию. Тулмин утверждает, что развитие науки – это процесс инновации и отбора. Инновация означает появление множества вариантов теорий, а отбор – выживание наиболее стабильных из этих теорий.
Инновация возникает, когда профессионалы в отдельной области начинают воспринимать привычные вещи по-новому, не так как воспринимали их раньше; отбор подвергает инновационные теории процессу обсуждения и исследования. Самые сильные теории, прошедшие обсуждения и исследования, заменят традиционные теории, либо в традиционные теории будут внесены дополнения.
Возвращаясь к 1му подходу, где имеет место взаимосвязь биологической, когнитивной и культурной эволюции, следует сказать следующее.
Люди, как и другие живые существа, являются продуктом живой природы, результатом эволюционных процессов, и в силу этого их когнитивные и ментальные способности, познание и знание (включая даже его утонченные аспекты) направляются механизмами эволюции. ЭЭ исходит из предположения, что биологическая эволюция человека не завершилась формированием Homo sapiens – она не только создала когнитивную основу для возникновения человеческой культуры, но и, по-видимому, оказалась непременным условием ее удивительно быстрого прогресса за последние 10 тыс. лет.
Биологическая эволюция – это предпосылка познания, культуры и социального поведения. ЭЭ изучает происхождение, эволюции и нынешние механизмы всех когнитивных способностей биологических организмов в рамках эволюционной теории. В данном случае под познанием понимается то, что сейчас принято называть когницией. Это познавательный процесс или совокупность психических процессов – восприятия, категоризации, мышления, речи и пр., которые служа обработке и переработке информации. Включает осознание и оценку самого себя в окружающем мире и построение особой картины мира – все, что составляет основу для поведения человека. Когниция – все процессы, в ходе которых сенсорные данные, поступая в мозг, преобразуются в виде ментальных репрезентаций (образы, фреймы, сценарии и т.п.), которые при необходимости удерживаются в памяти человека.
Фрейм – это способ организации представлений, которые хранятся в нашей памяти. Он родственен таким понятиям, как когнитивная модель, схема, ассоциативные связи. Фреймы организуют наше понимание мира в целом и наше обыденное поведение. Это структура данных для представления стереотипной ситуации. Ему близко понятие сценарий. Сюда относятся психологические установки. Фрейм родственен и понятию шаблона.
Под когницией понимаются все когнитивные способности, и не только человека, но всех биологических организмов, начиная от эхолокации у летучих мышей до символического мышления у людей. Одно из направлений ЭЭ – изучение познания в рамках эволюции когнитивной системы живых организмов, эволюции их способностей извлекать, обрабатывать и хранить когнитивную информацию.
Также ЭЭ изучает то, как эволюционные модели могут использоваться для объяснения продуктов познавательных способностей, типа науки, культуры, языка. То есть в рамках эволюционного подхода понимается не только визуальное восприятие, но и то, что раньше считалось гуманитарной областью. Некоторые ЭЭ концепции рассматриваю биологическую эволюцию как когнитивный процесс.
История вопроса
Считается, что понятие «эволюционная эпистемология впервые используется американским психологом Дональдом Кэмпбеллом в статье 1974 года о философии Поппера. «Evolutionary Epistemology». Суть: познание ведет к более релевантному поведению и увеличивает приспособленнось живого организма к окружающей среде, в том числе социокультурной. Сам Кэмпбелл отказывался называться отцом-основателем ЭЭ.
Создатель термина «эволюционная эпистемология, Дональд Кэмпбелл
Дональд Кэмпбелл основывает свою концепцию ЭЭ на нескольких предпосылках:
1) Гипотетический реализм: существование внешнего мира с его объектами и процессами – это гипотеза.
2) Нет различий между человеком и животными. Люди – те же животные.
3) ЕЕ исследует проблему того, как организмы развились до возможности познавать, проблему взаимодействия между познавательными возможностями организма и средой.
4) Наше знание вовсе не совершенно, оно дает подверженные ошибкам конструкции мира, которые полностью не соответствуют миру как он есть сам по себе.
Познание мира путем проб и ошибок наших предков способно частично заменить наше собственное познание мира. Мы также научаемся не только сами обследуя мир, но и наблюдая за другими, имитируя их поведение. Наука – часть культурной эволюции.
Истоки основных идей эволюционной эпистемологии в трудах классического дарвинизма, и прежде всего в поздних работах самого Ч.Дарвина «Происхождение человека» (1871) и «Выражение эмоций у людей и животных» (1872), где возникновение когнитивных способностей людей, их самосознания, языка, морали и т.д. связывалось в конечном счете с механизмами естественного отбора, с процессами выживания и воспроизводства.
В 70-е гг. 20 века Карл Поппер назовет эволюционную теорию Дарвина одной из важнейших метафизических исследовательских программ нашего времени, имеющую не только биологическое, но и мировоззренческое и философское значение. Но в фокусе интересов самого Дарвина, по большей части, находились проблемы биологической эволюции, хотя он также исследует самые разные области такой эволюции. Вопросами приложения идей эволюционизма к эволюции научного знания, сам Дарвин, насколько позволяют судить его опубликованные труды, не занимался.
Судя по неопубликованным дневникам Дарвина, он заложил основу своей теории естественного отбора еще к 1838 г., но лишь в дальнейшем попытался приложить ее к эволюции эмоций, когнитивных способностей и языка человека. В его работе «Происхождение человека и половой отбор» 1871) есть глава, которая так и называется – «Язык». «Язык». Здесь Дарвин предлагает сценарий эволюции языка, распадающийся на три последовательные стадии.
Дарвин отмечает, что «язык справедливо рассматривается как одно из главных отличий человека от нижестоящих животных», но сигналы животных (крики тревоги капуцинов, собачий лай) определенным образом схожи со способами передачи информации у людей. Это не «членораздельный язык», который, по его мнению, «присущ только человеку», но все же через эти сигналы иногда животные транслируют себе подобным информацию о своем эмоциональном состоянии, а порой - и некоторые понятия.
Но не только «искусство артикуляции отличает человека от остальных животных: всем известно, что и попугай может говорить; но потрясающая способность связывать те или иные звуки с определенными идеями, и это очевидным образом зависит от развития ментальных способностей». Так, языковые способности коренятся в мозге, а не в строении вокального тракта. В конечном итоге Дарвин приходит к выводу, что «язык - это не настоящий инстинкт, так как любой язык может быть выучен. Однако искусство пользоваться языком отлично от всех прочих, поскольку человек наделен инстинктивной предрасположенностью к речи, в чем мы все могли убедиться, слушая лепет наших маленьких детей».
Дарвин предложил предложил трехстадийный сценарий для эволюции языка.
1. Решающим первым шагом в эволюции вербального поведения было повышение общего уровня рассудочности (intelligence), вызванное увеличением мозга в линии гоминид (эмпирические данные на этот счет были недоступны). Дарвин отвергает возможность жестового происхождения языка. Он считает, что первая коммуникативная система была основана на музыке. Здесь прогресс обеспечивался естественным отбором (по аналогии с песенным поведением птиц, где важную роль играет научение). К возрастанию когнитивных способностей могли привести как социальные, так и технологические факторы.
2. Те же самые факторы - повышение интеллекта и естественный отбор - стали движущей силой на промежуточной стадии между музыкальным протоязыком и истинным языком, основанном на сигналах, обладающих значением. На этом этапе происходило становление способности к вокальной имитации. Она, по Дарвину, широко использовалась «в продуцировании истинно музыкальных ритмов в песнях», как это наблюдается у «гиббонов в нынешнее время».
Дарвин предположил, что этот музыкальный протоязык мог использоваться во время ухаживания за половым партнером, в территориальном поведении (как «вызов сопернику») и в качестве выражения эмоций, таких как любовь, ревность, триумф. Способность к вокальной имитации развилась аналогичным образом у людей и птиц.
3. Но как эмоционально выразительный музыкальный протоязык, который произошел из вокальной имитации на основе полового отбора, мог трансформироваться в истинный язык? Артикулированный язык «происходит от имитации и модифицируется посредством знаков и жестов, заимствования из окружающей среды различных природных звуков (в частности, голосов животных) и человеческих инстинктивных криков самих людей». То есть на третьей стадии появились сигналы-слов, благодаря тому, что пралюди использовали экспрессивную вокальную имитацию, а также образовывали слова путем звукоподражания. Но, правда, в гипотезе Дарвина не нашлось места проблеме синтаксиса.
Подробнее о том, как идеи Дарвина о происхождении языка развиваются современными исследователями, а также о других гипотезах эволюции языка можно почитать в книге Уильяма Фитча «Эволюция языка».
Считается, что первым человеком, который в явном и развернутом виде выразил масштаб дарвиновских идей, был, видимо, Герберт Спенсер (1820-1903). В его эпохальном труде «Система синтетической философии» (1862-1896) идеи эволюционизма положены в основу его теории эволюции Вселенной и созданной им философской концепции.
Кроме Спенсера, был еще ряд философов, которые на рубеже 19-20 вв. развивали идеи такого рода: Георг Зиммель (1858-1918), в частности в статье «Отношение учения об отборе к теории познания», а также Джемс Болдуин (1861-1934), опубликовавший в первом десятилетии 20 века три тома по генетической эпистемологии.
Исходные принципы эволюционной эпистемологии были сформулированы Карлом Лоренцем в статье «Кантовская доктрина a priori в свете современной биологии» (1941 г.). Кант предложил идею о том, что есть априорные формы чувственного восприятия (априорные – существующие до опыта, врожденные), это время и пространство. Они упорядочивают, организуют поток ощущений, и благодаря им, мы получаем явление как организованное целое, предмет как целое. В нас есть что-то, что дает явление в пространстве и времени.
Лоренц выдвинул аргументы в пользу существования у животных и человека врожденных структур, материальный базис которых – организация центральной нервной системы. Это априорные формы мышления и интуиции, они заданы как возможности в центральной нервной системе, которая стала именно такой в ходе адаптации. Эти структуры подвержены механизмам естественного отбора.
В отличие от Канта, Лоренц считал, что мы способны познать вещь-в-себе. Центральная нервная система не предписывает законы природы, она задает их не более, чем «копыто лошади предписывает форму земли». Но копыто лошади адаптировано к земле степи, так и наш центральный нервный аппарат адаптирован к реальному миру, в котором человек успешно функционирует. Через адаптацию наши представления о мире как раз и соответствуют миру как он есть сам по себе. Это не полное соответствие, а частичный изоморфизм.
Лоренц и другие сторонники эволюционной эпистемологии исходят из того, что развитие знания представляет собой непосредственное продолжение эволюционного развития объектов живого мира, и динамики этих двух процессов идентичны. Согласно Лоренцу, сама жизнь есть познавательный процесс. Более того - и это один из центральных тезисов Лоренца - в структурных признаках живых организмов, например, в структуре глаза, архитектонике костей животных, в форме крыльев птиц и т. д., закодирована природа мира, в котором обитают эти организмы.
Сторонники эволюционной эпистемологии пытаются объяснить, как происходит превращение неорганических систем, которые суть просто хранилища информации, в субъекты познания, производящих знания. В результате была построена эволюционная шкала, на нижнем уровне которой находятся инстинктивные реакции, а на верхнем - человеческие существа, которые могут подавлять инстинктивные побуждения и регулировать свое поведение в соответствии с социальными нормами.
По мнению Лоренца, существование такой шкалы свидетельствует о наличии врожденных когнитивных структур, которые определяют направление познания, но сами остаются не зависимы от содержания познания и оказываются доопытными, но только для индивида, не для вида.
Эволюционная эпистемология Лоренца – концепция, в которой признается принцип фаллибилизма, то есть неистинности, принципиальной погрешимости знания. Это прежде всего относится к научному знанию, выходящему за пределы повседневного опыта. У Лоренца при этом речь идет о видовом или «филогенетическом» фаллибилизме.
Лоренц в рамках своей концепции эволюционной эпистемологии анализировал только ту реальность, которая доступна повседневному опыту. Поэтому выделенные им когнитивные структуры, оказываясь в среде другого рода, теряли свою надежность.
Жан Пиаже, швейцарский психолог и философ, по всей видимости, не использовал в своих работах понятия «эволюционная эпистемология», но он опубликовал работы по генетической эпистемологии, проблематика которых тесно переплетается с идеями эпистемологии эволюционной.
Генетическая эпистемология Пиаже в отличие от эволюционной эпистемологии Лоренца изучает не когногенез, а психогенез, то есть когнитивный онтогенез индивида.
Помогая обрабатывать результаты IQ теста, Пиаже заметил, что маленькие дети постоянно дают неправильные ответы на некоторые вопросы. Однако он фокусировался не столько на неправильных ответах, сколько на том, что дети совершают одинаковые ошибки, которые не свойственны более старшим людям. Это наблюдение привело Пиаже к теории, что мысли и когнитивные процессы, свойственные детям, существенно отличаются от таковых, свойственных взрослым. В дальнейшем, он создал общую теорию стадий развития, утверждающую, что люди, находящиеся в одной стадии своего развития, проявляют схожие общие формы познавательных способностей.
В начальный период своей деятельности Пиаже описал особенности представлений детей о мире: неразделённость мира и собственного Я, анимизм (вера в существование души и духов и в одушевлённость всей природы). Он использовал понятие эгоцентризма, под которым понимал определённую позицию по отношению к окружающему миру, преодолеваемую за счёт процесса социализации и влияющую на конструкции детской логики: синкретизм (связывание всего со всем), невосприятие противоречий, игнорирование общего при анализе частного, непонимание относительности некоторых понятий.
Развитие интеллекта происходит за счет адаптации субъекта к изменяющейся среде. Пиаже ввел понятие равновесия как основную жизненную цель индивида. Источником познания служит активность субъекта, направленная на восстановление гомеостаза. Равновесие между воздействием организма на среду и обратным воздействием среды - обеспечивается адаптацией. С одной стороны, действие субъекта влияет на окружающие его объекты, а с другой - среда влияет на субъект обратным действием.
Следующий важный шаг в развитии идей эволюционной эпистемологии был сделан Карлом Поппером. Сам Поппер высказался однажды по этому поводу так: «Я всегда проявлял особенный интерес к теории эволюции и готов охотно принять эволюцию как факт» (Поппер Карл Р. Дарвинизм как метафизическая исследовательская программа // Вопросы философии, 1995, №12, с. 39). При этом на разных этапах его философского и научного развития эти идеи играли различную роль. Так, в работах Поппера 30-50-х и самого начала 60-х гг. они выступали главным образом как фон развиваемых им логико-философских теорий, в то время как в 60-90-е гг. они получили глубокую разработку и стали играть центральную роль в попперовском мировоззрении.
Поппер получил известность в философских кругах в 30-е гг. как оригинальный философ и логик, разработавший концепцию логики научного исследования. Основное содержание этой концепции было выражено в его двух книгах: «Логика научного исследования» (немецкое оригинальное издание 1934, английский перевод 1959) и «Предположения и опровержения» (1963).
В книге «Objective Knowledge» («Объективное знание»), опубликованной в 1972 г., Поппер впервые использует термин «эволюционная эпистемология» и при этом пишет: «Насколько я знаю, этот термин был предложен моим другом Дональдом Т. Кэмпбеллом». При этом сам труд Кэмпбелла еще не был опубликован.
Для того, чтобы понять основы, контекст и проблематику эволюционной эпистемологии Поппера, необходимо хотя бы кратко остановиться на его логике научного исследования. Логическая концепция Поппера решительно противостоит модному и широко исповедуемому в то время неопозитивизму, или логическому позитивизму, также «по поводу всей концепции науки и, следовательно, всей концепции человеческого знания». Логические позитивисты – сторонники статической, структурной, или механистической, концепции науки, основная задача которой состоит в исследовании логической структуры науки (логический анализ языка). Поппер же и его ученики и последователи считают, что описание динамики, исследование роста науки - это значительно более перспективный путь к пониманию науки, и поэтому они стремятся построить эволюционную, или динамическую, концепцию науки.
В неопозитивистской концепции, которая рассматривает науку как систему высказываний, удовлетворяющую определенным логическим критериям типа осмысленности или верифицируемости, нет ни места, ни средств для анализа эволюции и развития науки.
В концепции Поппера акцент сделан на исследовании процессов развития и изменения теорий. Он подробно исследовал процесс смены теорий в науке (или эволюцию науки) и утверждал, что этот процесс подобен процессу избирательной биологической элиминации.
Поппер, в частности, писал: «Рост знания - и процесс обучения - не является повторяющимся или кумулятивным процессом, он есть процесс устранения ошибок. Это есть дарвиновский отбор…» (Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983).
Систематическое изложение предложенной Поппером концепции эволюционной эпистемологии содержится в трех его работах: «Об облаках и часах. Подход к проблеме рациональности и человеческой свободы», «Эволюционная эпистемология», «К эволюционной теории познания».
Свою эволюционную теорию Поппер излагает в форме тезисов, которые можно суммировать следующим образом.
Все организмы постоянно решают проблемы.
Проблемы всегда решаются методом проб и ошибок.
Устранение ошибок может осуществляться либо путем полного устранения неудачных форм, либо в виде эволюции механизмов управлений, осуществляющих модификацию или подавление неудачных органов, форм поведения или гипотез.
Отдельный организм, так сказать, телескопически вбирает в свое тело тот механизм управления, который выработался в процессе эволюции его филума.
Отдельный организм сам является пробным решением, опробуемым в новых экологических нишах, выбирающим окружающую среду и преобразующим ее.
Специфически человеческая способность познавать, как и способность производить научное знание, являются результатами естественного отбора. Обе эти человеческие функции тесно связаны с созданием и эволюцией человеческого языка.
Эволюция научного знания представляет собой в основном эволюцию в направлении построения лучших и лучших теорий. Теории становятся лучше приспособленными благодаря естественному отбору. Они дают нам все лучшую и лучшую информацию о действительности. Все организмы - решатели проблем: проблемы рождаются вместе с возникновением жизни.
Чувственных данных не существует.
Наши восприятия могут нас обманывать.
Мы, организмы, чрезвычайно активны в приобретении знания - может быть даже более активны, чем в приобретении пищи. Информация не вливается в нас из окружающей среды. Это мы исследуем окружающую среду и активно высасываем из нее информацию, как и пищу. А люди не только активны, но иногда и критичны.
Можно сказать, утверждает Поппер, что от амебы до Эйнштейна всего лишь один шаг. Оба действуют методом предположительных проб и устранения ошибок. В чем же разница между ними? Главная разница между амебой и Эйнштейном не в способности производить пробные теории, а в способе устранения ошибок. Амеба не осознает процесса устранения ошибок. Основные ошибки амебы устраняются путем устранения амебы: это и есть естественный отбор. В противоположность амебе Эйнштейн осознает необходимость устранения ошибок: он критикует свои теории, подвергая их суровой проверке.
Большая часть знаний, как у людей, так и у животных, являются гипотетическими или предположительными.
Невзирая на их недостоверность, на их гипотетический характер, большая часть наших знаний оказывается объективно истинной - они соответствуют объективным фактам. В противном случае мы вряд ли бы выжили как вид.
Знание - конечно, речь идет о примитивном, исходном знании - так же старо, как жизнь. Оно возникло вместе с возникновением доклеточной жизни свыше трех миллиардов восьмисот миллионов лет назад.
Можно сказать, что происхождение и эволюция знания совпадают с происхождением и эволюцией жизни и тесно связаны с происхождением и эволюцией нашей планеты Земля. Эволюционная теория связывает знание - а с ним и нас самих - с космосом.
В принципе, мы можем сказать, что эволюционная эпистемология Карла Поппера вбирает в себя два подхода ЭЭ (1 — метафорическое уподобление развития науки эволюционному процессу вообще, 2 – рассмотрение научного познания в контексте эволюции познания в целом). Дональд Кэмпбелл в статье «Эволюционная эпистемология», высоко оценивая попперовский вариант эволюционной эпистемологии, высказал предположение о том, что процесс построения новой теории следует трактовать не как случайный, а как слепой поиск.
Поппер ответил на это так: «Один из пунктов теории Кэмпбелла кажется мне заслуживающим особого упоминания. … Я имею в виду то, что он называет «слепотой» наших проб в рамках метода проб и ошибок. … Это означает, что в начале исследования мы можем быть более слепыми, чем окажемся через достаточно короткое время, хотя даже и через короткое время мы все еще можем быть слепы…». «Понятие «слепоты» проб при использовании метода проб и ошибок представляется мне важным шагом вперед по сравнению с ошибочной идеей случайных проб…» (Поппер Карл Р. Кэмпбелл об эволюционной теории познания).
Николас Решер (род. 1928), американский логик, философ-аналитик, в своей книге «Peirce’s Philosophy of Science» считает, что модель научного исследования, предложенная Поппером, основана на сочетании трех основных утверждений:
1. По каждому конкретному научному вопросу в принципе возможно бесконечное число гипотез.
2. Наука развивается путем исключения гипотез методом проб и ошибок.
3. Этот процесс исключения индуктивно слеп: человек не обладает индуктивной способностью отличать хорошие гипотезы от плохих - отличать многообещающие гипотезы от малообещающих, внутренне более правдоподобные от внутренне менее правдоподобных - и нет никаких причин считать, что предлагаемые или рассматриваемые гипотезы в чем-то превосходят остальные. На каждом этапе мы вынуждены слепо, на ощупь выбирать среди возможных вариантов.
По мнению Решера, тут возникают нежелательные последствия. Как только мы соединим вместе эти предпосылки, мы уничтожим всякую надежду понять успехи познавательных усилий человека. Все достижения человеческой науки, ее исторически доказанная способность успешно выполнять свою работу и получать если и не истинные, то в каком-то смысле близкие к истине результаты, становятся совершенно необъяснимыми. Наука превращается в случайность поистине чудесного масштаба, столь же маловероятную, как если бы некто случайно угадал номер телефона знакомого одного из своих друзей.
Поэтому, считает Решер, модель роста научного знания по Попперу - путем опровержения научных гипотез методом случайных проб и ошибок - в корне ущербна; она, бесспорно, не в состоянии объяснить существование, не говоря уже о темпах, научного прогресса.
На самом деле, все еще сложнее. Поппер вырабатывает метафизическую исследовательскую программау лежащую в основе всех его других концепций, включая эволюционную эпистемологию. Это теория предрасположенностей (на английском языке он их называет «propensities»).
Интерпретация вероятности как предрасположенности.
В основе его мировоззрения лежит фундаментальный индетерминизм: он противник всех вариантов детерминизма. По Попперу, «в нелабораторном мире, за исключением нашей планетной системы, нельзя найти никаких строго детерминистских законов».
Поппер «убедился в необходимости считать вероятности «физически реальными», а выделенные им предрасположенности он интерпретировал как «предрасположенности к реализации сингулярного события». «Предрасположенности - не просто возможности, а физические реальности. Они так же реальны, как силы или силовые поля. И наоборот: силы - это предрасположенности, а именно - предрасположенности приводить тела в движение. Силы - это предрасположенности ускорять, а силовые поля - это предрасположенности, распределенные по некоторой области пространства и, возможно, непрерывно меняющиеся в этой области (подобно тому, как меняются расстояния от некоторого заданного источника). Силовые поля - это поля предрасположенностей. Они реальны, они существуют» (Поппер К. Мир предрасположенностей: два новых взгляда на причинность).
В работе «Мир предрасположенностей: два новых взгляда на причинность» Поппер особо подчеркнул, что «предрасположенности следует рассматривать не как свойства, внутренне присущие объекту … а как свойства, внутренне присущие ситуации (частью которой, безусловно, является объект)» (Поппер К. Мир предрасположенностей: два новых взгляда на причинность).
Поппер формулирует следующие выводы: «мы не знаем будущего, будущее объективно не зафиксировано. Будущее открыто: объективно открыто. Только прошлое зафиксировано; оно было актуализовано и тем самым ушло. Настоящее можно описать как продолжающийся процесс актуализации предрасположенностей или, выражаясь более метафорически, замораживания или кристаллизации предрасположенностей». «Наш мир предрасположенностей по природе своей творческий. Эти тенденции и предрасположенности привели к возникновению жизни. И они привели к великому развертыванию жизни, к эволюции жизни. А эволюция жизни привела к лучшим условиям жизни на Земле и тем самым к новым возможностям и предрасположенностям и к новым формам жизни, сильно отличающимся как от старых форм, так и друг от друга».
«… эволюция жизни характеризовалась почти бесконечным разнообразием возможностей, однако это были в основном взаимоисключающие возможности; соответственно, большая часть шагов эволюции жизни была связана с взаимоисключающим выбором, уничтожавшим многие возможности. В результате смогли реализоваться лишь сравнительно немногие предрасположенности» (Поппер К. Мир предрасположенностей: два новых взгляда на причинность).
В метафизике Поппера утверждается, что «обосновать моральную свободу, не доказав космологическую возможность свободы и творчества, невозможно». Свобода воли возможна, «если исходить из тезисов: об открытости Вселенной к появлению новых качеств, то есть эмерджентизма, и принять эволюционизм за универсальный принцип бытия; о каузальности как частном случае предрасположенностей - объективно существующих сил Вселенной, включающих в себя случайности».
Поппер решает и другую кардинальную проблему эпистемологии - проблему объективности научного познания. В противовес глубоко ошибочному, с его точки зрения, методологическому подходу натурализма, утверждающему, что естественно-научное познание, основывающееся на наблюдениях, измерениях, экспериментах и индуктивных обобщениях, объективно, в то время как социальные науки ценностно-ориентированы и поэтому необъективны, Поппер убедительно показывает, что «совершенно неверно считать, что объективность науки зависит от объективности ученого. И совершенно неверно считать, что позиция представителя естественных наук более объективна, чем представителя общественных наук. Представитель естественных наук так же пристрастен, как и любой другой человек», иначе говоря, он так же не свободен от ценностей, как и представитель социальных наук (Поппер Карл Р. Логика социальных наук).
Объяснения, которые предлагает исследователь, должны быть объективными, то есть проверяемыми и доступными разумной критике. Такое понимание объективности есть непосредственное следствие общей попперовской концепции объективности знания.
Некоторые концепции ЭЭ, в том числе, подход Поппера, рассмотрены в книге «Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики» (М.: Эдиториал УРСС, 2000).
Еще одна концепция ЭЭ – немецкого философа Герхарда Фоллмера, в книге «Эволюционная теория познания».
Интересный подход в эволюционной эпистемологии развивает российский философ И. П. Меркулов и его коллеги.
Свою модель культурной эволюции предлагает Ричард Докинз
– в виде концепция мемов. Мем
(или мим) — это идея, образ или любой другой объект нематериального мира, который передаётся от человека к человеку вербально, невербально, через интернет или как угодно ещё. Единица культурной информации. Мем может видоизменяться внутри носителя, оказывать влияние на него и общество в целом. Он способен к репликации, то есть к созданию копий.
Концепция мема и сам термин были предложены биологом Ричардом Докинзом в 197 году в книге «Эгоистичный ген». Докинз предложил идею о том, что вся культурная информация состоит из базовых единиц - мемов, точно так же как биологическая информация состоит из генов; и так же как гены, мемы подвержены естественному отбору, мутации и искусственной селекции.
Вертикальная передача мемов - это когда человек получает те или иные мемы «в наследство» от предыдущих поколений - от авторитетных предшественников, родителей или наставников через устную передачу, книги и другие культурные артефакты. Горизонтальная передача идей происходит между людьми одного поколения, не связанными отношениями наставник-ученик.
Примеры мемов, приводимые самим Докинзом - это: мелодии, устойчивые языковые выражения, мода. Религии и культуры – комплексы взаимосвязанных мемов.
Читать книгу «Эгоистичный ген» (Глава 11)
Между тем, ещё в 1898-м году В. М. Бехтерев в своей статье «Роль внушения в общественной жизни» предложил концепцию «Ментальных микробов», которые «подобно настоящим физическим микробам, действуют везде и всюду и передаются через слова и жесты окружающих лиц, через книги, газеты и пр.».
Но надо иметь в виду, что в своей эволюционной модели передачи информации Докинз рассматривает не только науку, а всю культуру в целом. Мем — это единица информации в целом и является мутирующим репликатором в культурной эволюции человечества.
Также к ЭЭ относятся различные концепции когнитивной эволюции живых организмов, включая человека.
Автопоэзис Матураны и Варелы: самоворчество, человек познавая мир его и творит. Термин «автопоэзис» был введен чилийскими учеными, это Умберто Матурана и Франсиско Варела. Живые существа отличаются аутопоэзной организацией, способностью воспроизводить, строить себя, это критерий, определяющий жизнь. Познание – это часть самовоспроизводства и самосохранения живых сетей. Взаимодействие живого организма со средой – это когнитивные взаимодействия. Жизнь и познание неразрывно связаны. Разум – это внутренне присуще, имманентное свойство материи на всех уровнях живого.
Познание — это не отображение некоего независимо существующего мира, но постоянное конструирование мира в процессе жизнедеятельности. Сам процесс жизнедеятельности — это процесс познания. По словам Матураны и Варелы, «жить — значит познавать». Живые системы – это познающие системы.
В целом, базовая идея ЭЭ – есть некий универсальный эволюционный механизм, что ведет сначала к эволюции жизни и затем этот механизм работает в рамках эволюции познания и его продуктов, таких как язык, наука, культура.
Эволюцио́нная эпистемоло́гия - теория познания, являющаяся разделом эпистемологии и рассматривающая рост знания как продукт биологической эволюции.
Эволюционная эпистемология основывается на положении, что эволюция человеческого знания, подобно естественной эволюции в животном и растительном мире - результат постепенного движения по направлению к всё более и более лучшим теориям. Эту эволюцию упрощённо можно представить в виде следующей схемы
P1 → TT → EE → P2
Проблема (P1) порождает попытки решить её с помощью пробных теорий (tentative theories) (ТТ). Эти теории подвергаются критическому процессу устранения ошибок (error elimination) ЕЕ. Выявленные ошибки порождают новые проблемы P2. Расстояние между старой и новой проблемой часто очень велико: оно указывает на достигнутый прогресс.
Направление в современной эпистемологии, которое своим возникновением обязано прежде всего дарвинизму и последующим успехам эволюционной биологии, генетики человека и когнитивной науки. Главный тезис Э. э. (или, как ее обычно называют в германоязычных странах, эволюционной теории познания) сводится к допущению, что люди, как и др. живые существа, являются продуктом живой природы, результатом эволюционных процессов, и в силу этого их когнитивные и ментальные способности и даже познание и знание (включая его наиболее утонченные аспекты) направляются в конечном итоге механизмами органической эволюции. Э. э. исходит из предположения,что биологическая эволюция человека не завершилась формированием Homo sapiens; она не только создала когнитивную основу для возникновения человеческой культуры, но и оказалась непременным условием ее удивительно быстрого прогресса за последние десять тысяч лет.
Истоки основных идей Э. э. можно обнаружить в трудах классического дарвинизма и прежде всего в поздних работах самого Ч. Дарвина «Происхождение человека» (1871) и «Выражение эмоций у людей и животных» (1872), где возникновение когнитивных способностей людей, их самосознания, языка, морали и т.д. связывалось с механизмами естественного отбора, с процессами выживания и воспроизводства. Но только после создания в 1920-1930-х гг. синтетической теории эволюции, подтвердившей универсальное значение принципов естественного отбора, открылась возможность применения хромосомной теории наследственности и популяционной генетики к исследованию эпистемологических проблем. Начало этому процессу положила опубликованная в 1941 статья известного австр. этолога К. Лоренца «Кантовская концепция априори в свете современной биологии», где приводился ряд убедительных аргументов в пользу существования у животных и человека врожденного знания, материальным базисом которого выступает организация центральной нервной системы. Это врожденное знание не есть нечто безотносительное к реальности, а суть фенотипический признак, подверженный действию механизмов естественного отбора.
Впервые термин «Э. э.» появился лишь в 1974 в статье амер. психолога и философа Д. Кэмпбелла, посвященной философии К. Поппера. Развивая эпистемологический подход Лоренца, Кэмпбелл предложил рассматривать знание не как фенотипический признак, а как формирующий этот признак процесс. Познание ведет к более релевантному поведению и увеличивает приспособленность живого организма к окружающей среде (в т.ч. и к социокультурной, если речь идет о человеке). Несколько позднее этот новый эволюционный взгляд на познание удалось интегрировать с теоретико-информационными моделями. Тем самым открылась возможность связать биологическую эволюцию с эволюцией когнитивной системы живых организмов, с эволюцией их способностей извлекать, обрабатывать и хранить когнитивную информацию.
В 1980-х гг. в Э. э., по-видимому, окончательно сформировались две различные исследовательские программы. Первая программа - изучение эволюции когнитивных механизмов - исходит из предположения, что для эпистемологии исключительный интерес представляет исследование когнитивной системы живых существ и в особенности человеческих познавательных способностей, которые эволюционируют путем естественного отбора. Эта программа (иногда ее называют биоэпистемологией) распространяет биологическую теорию эволюции на физические субстраты когнитивной активности и изучает познание как биологическую адаптацию, которая обеспечивает увеличение репродуктивной приспособленности (Лоренц, Кэмпбелл, Р. Ридль, Г. Фоллмер и др.). Вторая программа - изучение эволюции научных теорий - пытается создать общую теорию развития, которая охватывала бы биологическую эволюцию, индивидуальное научение, культурные изменения и научный прогресс в качестве специальных случаев. Эта программа широко использует метафоры, аналогии и модели из эволюционной биологии и исследует знание как основной продукт эволюции (Поппер, С. Тулмин, Д. Халл и др.). В последние десятилетия 20 в. Э. э. быстро превращается в область междисциплинарных исследований, где все большее применение находят не только эволюционная биология, но и теории генно-культурной коэволюции, когнитивная наука, компьютерное моделирование и т.д.
50.Социобиология и эволюционная этика - основные понятия и подходы.
Социобиоло́гия (от социо- и биология) - междисциплинарная наука, сформировавшаяся на стыке нескольких научных дисциплин. Социобиология пытается объяснять поведение живых существ набором определенных преимуществ, выработавшихся в ходе эволюции. Эта наука часто рассматривается как ответвление биологии и социологии. В то же время исследовательское поле социобиологии пересекается с изучением эволюционных теорий, зоологией, генетикой, археологией и другими дисциплинами. В сфере социальных дисциплин социобиология близка эволюционной психологии и использует инструментарий теории поведения.
В видоизмененной форме современные биологистские теории морали принимают все постулаты классического эволюционизма, главный из которых заключается в том, что человечество проходило в своем становлении групповой отбор и на моральность, в частности, альтруизм. В XX в. благодаря достижениям эволюционной генетики и этологии был высказан ряд идей и концепций, позволивших показать биологическую обусловленность, эволюционную предзаданность человеческого поведения, в том числе и морали. Если классическая эволюционная этика (Г. Спенсер, К. Кесслер, П.А. Кропоткин, Дж. Хаксли, др.) говорила о качестве необходимых для выживания или размножения особей или группы, которые отбираются в ходе эволюции, а этология (Ч.О. Уитмен, К. Лоренц, Н. Тинберген и др.), исходя из генетической обусловленности поведения животных и человека, стремится к тщательному, детальному изучению психофизиологических механизмов поведения, то в социобиологии (Э. Уилсон, М. Рьюз, В.П. Эфроимсон, др.) были предприняты попытки раскрыть конкретные генетические механизмы поведения.
Эти механизмы, объясняющие процесс эволюционного отбора, выражены в нескольких концепциях.
Согласно классической эволюционной теории, механизмы приспособляемости сориентированы на выживание особи, а не вида; при способности особи к выживанию в выигрыше оказывается и вид в целом. Однако положение об индивидуальной приспособляемости плохо согласовывалось с многократно наблюдавшимися фактами помощи, даже жертвенной помощи у животных. Некоторые эволюционисты стали рассматривать взаимную помощь как реальный фактор эволюции. Русский мыслитель П.А. Кропоткин (1842-1921) вполне в духе классического эволюционизма рассматривал взаимопомощь как основной фактор эволюции: "Общительная сторона животной жизни играет гораздо большую роль в жизни природы, чем взаимное истребление... Взаимопомощь - преобладающий фактор природы"
По мнению же У.Д. Гамильтона (1936-2000), приспособляемость особи, безусловно, имеет место, однако она подчинена приспособляемости родичей, т.е. совокупной приспособляемости, на которую и направлен естественный отбор. Эта приспособляемость обусловлена не выживанием особи, а сохранением соответствующего набора генов, носителем которого является группа родичей. Некоторая особь жертвует собою ради родных, поскольку половина от ее набора генов содержится у ее братьев и сестер, четверть - у братьев и сестер родителей, восьмая часть - у двоюродных братьев и сестер. Русский генетик В.П. Эфроимсон (1908-1989) в статье "Родословная альтруизма" говорит о групповом отборе, продолжая традиции популяционной теории эволюции. С позиций эволюционной генетики он делает вывод, что происходит отбор на альтруистичность: выживают те группы, у индивидов которых появляется и закрепляется генетическая структура, определяющая альтруистическое - помогающее, самоотверженное, жертвенное - поведение. Эта концепция вполне подпадает под идею совокупной приспособляемости, однако она не отвечает генетическому содержанию теории, на этой идее основанной.
Эволюционный подход в этике непосредственно связан с эволюционной научной теорией. В духе научного эволюционизма эволюционная этика рассматривает мораль в качестве момента в развитии природной (биологической) эволюции, коренящейся в самой природе человека. На этой основе он формулирует и основной нормативный принцип морали: морально положительно то, что способствует жизни в ее наиболее полных выражениях.
Эволюционный подход в этике был разработан английским философом Гербертом Спенсером (1820-1903) как приложение более общего и синтетического эволюционного метода к этике. Параллельно со Спенсером эволюционная теория получила развитие, причем эмпирически более пространно обоснованное, у Чарльза Дарвина (1809-1882). Дарвин специально посвятил проблемам морали и ее возникновения две главы своего двухтомного произведения "Происхождение человека и половой отбор" (1871). В них положение о природных, биологических предпосылках морали выводятся из эволюционной теории. Фактически Дарвин не открыл ничего нового в содержании морали. Но он предложил естественно-научное обоснование философских идей, касающихся морали и воспринятых из эмпиризма и этического сентиментализма - главным образом, Д. Юма, А. Смита. В собственно этическом содержании своей концепции происхождения морали он нисколько не выходит за рамки, заданные этими мыслителями.
Эволюционная этика прошла больше чем за полтора столетия несколько этапов, каждый из которых был связан с определенными достижениями в биологии. Это - социальный дарвинизм - этика и социальная теория, основанные на дарвиновском учении о видовом отборе; этика, сориентированная на этологию - науку о поведении животных, и социобиология - этическая и социальная теория, базирующиеся на достижениях в области эволюционной генетики. Главное, что объединяет все биологистские концепции морали, старые и новые, заключается в утверждении о том, что человечество в своем становлении пережило групповой отбор на моральность. Мораль возникает на основе природы, и предзаданные природой способности закрепляются и получают развитие с помощью социальных механизмов (к которым следует отнести и способности к обучению и воспроизведению).
Публикуемый сборник переводов дает развернутое представление о теории эволюционной эпистемологии Карла Поппера и предложенной им концепции логики социальных наук. В книгу включены одиннадцать статей К.Поппера, а также статьи видных западных философов, поддерживающих эти идеи К.Поппера или выступающих с их критикой. Значительное внимание уделено описанию философского климата в Европе в 30е годы ХХ века – времени начала философской деятельности К.Поппера, анализу специфических проблем эволюционной эпистемологии, описанию точек соприкосновения и различий в философских взглядах Ч.С.Пирса и К.Поппера, изложению принципов попперовской концепции мира предрасположенностей, которая в результате творческой эволюции К.Поппера в конечном итоге выступила метафизическим базисом всего его теоретического мировоззрения. Подробно изложены принципы попперовской логики и методологии социальных наук, его взгляды на роль философии в развитии общества.
Карл Поппер. Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. – М.: Едиториал УРСС, 2008. – 462 с.
Скачать конспект (краткое содержание) в формате или
На момент публикации заметки приобрести книгу можно только в букинистических магазинах.
Эволюционная концепция Чарльза Дарвина (1809-1882) впервые была представлена научному миру в его знаменитой книге «Происхождение видов путем естественного отбора», опубликованной в 1859 г. Видимо, первый человек, который не только почувствовал поистине гигантский масштаб дарвиновских идей, но и в явном и развернутом виде это выразил, был Герберт Спенсер (1820-1903), соотечественник Дарвина и практически его современник. В его эпохальном труде «Система синтетической философии» (1862-1896) идеи эволюционизма положены в основу его теории эволюции Вселенной и созданной им философской концепции.
Однако, о реальной истории активного использования идей эволюционизма Дарвина в гуманитарных науках говорить следует все же лишь в связи с научной деятельностью Конрада Лоренца (1903-1989), австрийского зоолога, одного из основателей этологии, лауреата Нобелевской премии 1973 г. (см. ), Жана Пиаже (1896-1980), швейцарского психолога, создателя операциональной концепции интеллекта и генетической эпистемологии (подробнее см. ), Карла Поппера (1902-1994), а также Дональда Кэмпбелла и Стивена Тулмина. Лоренц и другие сторонники эволюционной эпистемологии исходят из того, что развитие знания представляет собой непосредственное продолжение эволюционного развития объектов живого мира, и динамики этих двух процессов идентичны. В результате была построена эволюционная шкала, на нижнем уровне которой находятся инстинктивные реакции, а на верхнем - человеческие существа, которые могут подавлять инстинктивные побуждения и регулировать свое поведение в соответствии с социальными нормами.
Поппер весьма негативно оценивал задачу построения дефиниций (определений), видя ее связь с аристотелевскими «эссенциалистскими воззрениями, не имеющими ничего общего с научным методом определений».
В попперовской эволюционной эпистемологии знание получает новое и гораздо более широкое понимание - это любые формы приспособления или адаптации всего живого к условиям окружающей среды.
В основе попперовского мировоззрения лежит фундаментальный индетерминизм, он противник всех вариантов детерминизма, начиная с перводвигателя Платона и Аристотеля, детерминистского мировоззрения Демокрита, понимания мира как часового механизма Декартом, механистической картины мира Ньютона, не говоря уже о лапласовском универсальном механицизме и более поздних детерминистских воззрениях. По Попперу, «в нелабораторном мире, за исключением нашей планетной системы, нельзя найти никаких строго детерминистских законов». «Ни наш физический мир, ни наши физические теории не являются детерминистскими». Трактовка вероятности как предрасположенности дает возможность, согласно Попперу, глубже понять наш мир, который, являясь индетерминистским, оказывается «и более интересным, и более уютным, чем мир, как он описывается в соответствии с предшествующим состоянием науки».
Попперовская интерпретация вероятности как предрасположенности решительно противопоставляется им различным субъективным теориям вероятностей, в которых теория вероятностей рассматривается как средство оперирования с неполнотой нашего знания. Поппер долгое время был склонен поддерживать частотную теорию вероятностей, в рамках которой дается объективная интерпретация вероятности, но отошел от нее в 1953 г. В конечном итоге Поппер формулирует в своей метафизической исследовательской программе следующие выводы: «мы не знаем будущего, будущее объективно не зафиксировано. Будущее открыто: объективно открыто. Только прошлое зафиксировано; оно было актуализовано и тем самым ушло.
Эволюция жизни характеризовалась почти бесконечным разнообразием возможностей, однако это были в основном взаимоисключающие возможности; соответственно, большая часть шагов эволюции жизни была связана с взаимоисключающим выбором, уничтожавшим многие возможности. В результате смогли реализоваться лишь сравнительно немногие предрасположенности. И все-таки разнообразие тех, что смогли реализоваться, просто потрясает.
Поппер убедительно показывает, что метод научного исследования есть в равной мере и метод естественных, и метод социальных наук. В противовес глубоко ошибочному, с его точки зрения, методологическому подходу натурализма, утверждающему, что естественнонаучное познание, основывающееся на наблюдениях, измерениях, экспериментах и индуктивных обобщениях, объективно, в то время как социальные науки ценностно-ориентированы и поэтому необъективны (как известно, такая позиция стала в XX веке чуть ли не общепринятой), Поппер убедительно показывает, что «совершенно неверно считать, что объективность науки зависит от объективности ученого. И совершенно неверно считать, что позиция представителя естественных наук более объективна, чем представителя общественных наук. Представитель естественных наук так же пристрастен, как и любой другой человек», иначе говоря, он так же не свободен от ценностей, как и представитель социальных наук.
«Научная объективность основывается исключительно на той критической традиции, которая… позволяет критиковать господствующую догму. Иначе говоря, научная объективность - это не дело отдельных ученых, а социальный результат взаимной критики, дружески-вражеского разделения труда между учеными, их сотрудничества и их соперничества».
Идея ситуационной логики выдвигается Поппером в противовес любым попыткам субъективистского объяснения в социальных науках. Поппер прекрасно иллюстрирует это в своем интервью «Историческое объяснение» на примере возможных объяснений действий и поступков Цезаря. Обычно историки, даже такие крупные, как Р. Коллингвуд, решая такую задачу, пытаются поставить себя в ситуацию, например, Цезаря, «влезь в шкуру Цезаря», что, как они считают, дает им возможность «точно узнать, что делал Цезарь и почему он так поступал». Однако каждый историк может влезть в шкуру Цезаря по-своему, и в результате мы получаем множество субъективных интерпретаций интересующих нас исторических явлений. Поппер считает, что такой подход очень опасен, так как он субъективен и догматичен. Ситуационная логика позволяет Попперу построить объективную реконструкцию ситуации, которая должна быть проверяемой.
Объективное понимание состоит в осознании того, что действие объективно соответствовало ситуации. Согласно Попперу, объяснения, которые можно получить на основе ситуационной логики, - это рациональные, теоретические реконструкции и, как всякие теории, они в конечном итоге ложны, но, будучи объективными, проверяемыми и выдерживая строгие проверки, они являются хорошими приближениями к истине. Большего же - в соответствии с принципами попперовской логики научного исследования и его теорией роста научного знания - мы получить не в состоянии.
Согласно Попперу «задача теоретических социальных наук - пытаться предвидеть непреднамеренные последствия наших действий.
В 1930 г. в Кембридже существовало убеждение, что эмпирическое содержание науки можно организовать в виде замкнутой аксиоматической системы. Вместе с тем, во-первых, уже тогда были основания заподозрить, что эта программа слишком жестко описывала механизм природы. Давид Гильберт поставил вопрос о проблеме разрешимости и очень скоро Курт Гёдель в 1931 г. в Вене, а затем А. М. Тьюринг в 1936 г. в Кембридже доказали то, о чем подозревал Гильберт, - что даже арифметику невозможно заключить в такую замкнутую систему, какую, как предполагалось, ищет наука.
Во-вторых, было естественно размышлять о законах природы, но было исключительно маловероятно, чтобы для них всех нашлась универсальная формула. Большинство ученых в 30е гг. чувствовали, что философы только-только освоили физику девятнадцатого века и пытались сделать из нее образец всякого знания вообще в тот самый момент; когда физики мучительно вскрывали ее недостатки.
В-третьих, даже среди философов существовали сомнения по вопросу о том, можно ли формализовать объекты эмпирической науки так строго, как это предполагалось. Но, если элементы, выводимые в некоторой науке, определяются как логические конструкции, то связывающая их система не может вместить никаких новых отношений между ними. Но многие молодые ученые ощущали, что логический позитивизм пытается сделать из науки замкнутую систему, в то время как очарование и свойственный науке дух приключений состоит как раз в ее постоянной открытости.
Однако Рудольф Карнап всё еще строил планы тысячелетнего царства, когда все, достойное быть высказанным, будет сведено к позитивным утверждениям фактов на универсальном языке науки, очищенном от любых неоднозначностей. Карнап рассматривает мир как собрание фактов, науку - как описание этих фактов и полагает, что идеальное описание должно указывать координаты в пространстве и времени для каждого фактического события. Поскольку это был, по существу, тот же самый план, которому Пьер Лаплас подарил и славу, и бесславие более ста лет назад, не удивительно, что молодые ученые были безразличны к философии и считали, что она (несмотря на все ее разговоры о вероятностях) прочно застряла в прошлом веке.
Эпистемология - теория познания, прежде всего научного познания. Это теория, которая пытается объяснить статус науки и ее рост. Дональд Кэмпбелл назвал мою эпистемологию эволюционной, потому что я смотрю на нее как на продукт биологической эволюции, а именно - дарвиновской эволюции путем естественного отбора. Сформулируем ее кратко в виде двух тезисов:
Пытаясь решить некоторые из наших проблем, мы строим те или иные теории. Мы критически обсуждаем их; мы проверяем их и элиминируем те из них, которые, по нашей оценке, хуже решают наши проблемы, так что только лучшие, наиболее приспособленные теории выживают в этой борьбе. Именно таким образом и растет наука. Однако даже лучшие теории - всегда наше собственное изобретение. Они полны ошибок. Проверяя наши теории, мы поступаем так: мы пытаемся найти ошибки, которые скрыты в наших теориях. В этом состоит критический метод.
Эволюцию теорий мы можем суммарно изобразить следующей схемой:
Р 1 -> ТТ -> ЕЕ -> Р 2
Проблема (P 1) порождает попытки решить ее с помощью пробных теорий (tentative theories) (ТТ). Эти теории подвергаются критическому процессу устранения ошибок (error elimination) ЕЕ. Выявленные нами ошибки порождают новые проблемы Р 2 . Расстояние между старой и новой проблемой указывает на достигнутый прогресс. Этот взгляд на прогресс науки очень напоминает взгляд Дарвина на естественный отбор путем устранения неприспособленных - на ошибки в ходе эволюции жизни, на ошибки при попытках адаптации, которая представляет собой процесс проб и ошибок. Так же действует и наука - путем проб (создания теорий) и устранения ошибок.
Можно сказать: от амебы до Эйнштейна всего лишь один шаг. Разница между амебой и Эйнштейном не в способности производить пробные теории ТТ, а в ЕЕ, то есть в способе устранения ошибок. Амеба не осознает процесса устранения ошибок. Основные ошибки амебы устраняются путем устранения амебы: это и есть естественный отбор. В противоположность амебе Эйнштейн осознает необходимость ЕЕ: он критикует свои теории, подвергая их суровой проверке.
В то время как теории, вырабатываемые амебой, составляют часть ее организма, Эйнштейн мог формулировать свои теории на языке; в случае надобности - на письменном языке. Таким путем он смог вывести свои теории из своего организма. Это дало ему возможность смотреть на свою теорию как на объект, смотреть на нее критически, спрашивать себя, может ли она решить его проблему и может ли она быть истинной и, наконец, устранить ее, если выяснится, что она не выдерживает критики. Для решения такого рода задач можно использовать только специфически человеческий язык.
Традиционная теория познания требует оправдания теорий наблюдениями. Этот подход обычно начинается с вопроса типа «Откуда мы знаем?» Этот эпистемологический подход можно назвать обсервационизмом (от англ. observation - наблюдение). Обсервационизм исходит из того, что источником нашего знания являются наши чувства. Я называю обсервационизм «бадейной теорией сознания» (рис. 1). Чувственные данные вливаются в бадью через органы чувств. В бадье они связываются, ассоциируются друг с другом и классифицируются. А затем из тех данных, которые неоднократно повторяются, мы получаем - путем повторения, ассоциации, обобщения и индукции - наши научные теории.
Рис. 1. Бадья
Бадейная теория, или обсервационизм, является стандартной теорией познания от Аристотеля до некоторых моих современников, например, Бертрана Рассела, великого эволюциониста Дж. Б. С. Холдейна или Рудольфа Карнапа. Эту теорию разделяет и первый встречный.
Однако, возражения против бадейной теории восходят к временам Древней Греции (Гераклит, Ксенофан, Парменид). Кант обратил внимание на разницу между знанием, полученным независимо от наблюдения, или априорным знанием, и знанием, получаемым в результате наблюдения, или апостериорным знанием. Конрад Лоренц предположил, что кантовское априорное знание могло быть знанием, которое когда-то - сколько-то тысяч или миллионов лет назад - первоначально было приобретено a posteriori, а затем генетически закреплено естественным отбором. Однако я предполагаю, что априорное знание никогда не было апостериорным. Все наше знание является изобретением животных и поэтому априорным. Полученное таким образом знание адаптируется к окружающей среде путем естественного отбора: кажущееся апостериорным знание всегда есть результат устранения плохо приспособленных априорно изобретенных гипотез, или адаптаций. Другими словами, всякое знание есть результат пробы (изобретения) и устранения ошибок - плохо приспособленных априорных изобретений.
Критика традиционной теории познания. Я считаю:
С эволюционной точки зрения теории представляют собой часть наших попыток адаптации, приспособления к окружающей среде. Такие попытки подобны ожиданиям и предвосхищениям. В этом и состоит их функция: биологическая функция всякого знания - попытка предвосхитить, что произойдет в окружающей нас среде. Организмы животных изобрели глаза и усовершенствовали их во всех деталях как предвосхищение, или теорию о том, что свет в видимом диапазоне электромагнитных волн будет полезен для извлечения информации из окружающей среды.
Очевидно, что наши органы чувств логически первичны по отношению к нашим чувственным данным, существование которых предполагается обсервационизмом. Фотокамера и ее структура предшествуют снимку, а организм и его структура предшествуют любой информации.
Жизнь и приобретение знания. Все организмы - решатели проблем (проблем, которые могут возникать из внешней окружающей среды или из внутреннего состояния организма). Организмы активно исследуют окружающую среду, чему часто помогают случайные пробные движения. (Даже растения исследуют окружающую их среду.)
Именно организм и состояние, в котором он оказался, определяют, или выбирают, или отбирают, какого рода изменения окружающей среды могут быть для него «значимыми*, чтобы он мог «реагировать» на них как на «стимулы». Обычно говорят о стимуле, запускающем реакцию, и обычно имеют при этом в виду, что сначала в окружающей среде появляется стимул, который вызывает реакцию организма. Это приводит к ошибочной интерпретации, согласно которой стимул - это некая порция информации, вливающейся в организм снаружи, и что в целом стимул первичен: он есть причина, предшествующая реакции, то есть действию.
Ошибочность этой концепции связана с традиционной моделью физической причинности, которая не работает применительно к организмам и даже механизмам. Организмы настраиваются, например, структурой своих генов, каким-нибудь гормоном, недостатком пищи, любопытством или надеждой узнать что-нибудь интересное. (Этим, в частности объясняется невозможность научить компьютеры/роботов распознавать образы. Они видят только линии и плоскости. Чтобы увидеть лицо или предметы, нужна человеческая предрасположенность. – Прим. Багузина .)
Язык. Самый важный известный мне вклад в эволюционную теорию языка содержится в небольшой статье, написанной в 1918 г. Карлом Бюлером, который выделяет три стадии развития языка, а я добавил четвертую (рис. 2).
Специфичен для человеческого языка его дескриптивный характер. И это есть нечто новое и поистине революционное: человеческий язык может передавать информацию о положении дел, о ситуации, которая может иметь место, а может и не иметь места или быть либо не быть биологически релевантной. Она может даже не существовать.
Я предполагаю, что основной фонетический аппарат человеческого языка возникает не из замкнутой системы тревожных криков или боевых кличей и тому подобных сигналов (которые должны быть жесткими и могут закрепиться генетически), а из игровой болтовни матерей с младенцами или из общения в детских стайках, и что дескриптивная функция человеческого языка - его использование для описания положения дел в окружающей среде - может возникнуть из игр, в которых дети изображают кого-то.
Огромное преимущество, особенно в военном деле, обеспечиваемое наличием дескриптивного языка, создает новое селективное давление, и это, возможно, объясняет удивительно быстрый рост человеческого мозга.
Похоже, есть два типа людей: те, кто находится под чарами унаследованного отвращения к ошибкам и потому боится их и боится их признавать, и те, кто узнал (методом проб и ошибок), что может противостоять этому, активно ища свои собственные ошибки. Люди первого типа мыслят догматически, люди второго типа - это те, кто научился мыслить критически. Именно дескриптивная функция делает возможным критическое мышление.
Является ли принадлежность к одному из двух типов людей наследственной? Я предполагаю, что нет. Основанием для меня служит то, что эти два «типа» - изобретение. Нет оснований думать, что эта классификация основана на ДНК, - во всяком случае не больше, чем считать, что любовь или нелюбовь к гольфу основана на ДНК. Или что то, что называют «коэффициентом умственного развития», действительно измеряет интеллект: как указал Питер Медавар, никакому грамотному агроному и в голову; не придет измерять плодородие почвы мерой, зависящей только от одной переменной, а некоторые психологи, кажется, верят, что можно таким образом р измерять «интеллект», включающий творческие способности.
Три мира. Около двадцати лет назад я выдвинул теорию, которая делит мир, или универсум, на три подмира, которые я назвал мир 1, мир 2 и мир 3.
Мир 1 - это мир всех тел, сил, силовых полей, а также организмов, наших собственных тел и их частей, наших мозгов и всех физических, химических и биологических процессов, протекающих в живых телах.
Миром 2 я назвал мир нашего разума, или духа, или сознания (mind): мир осознанных переживаний наших мыслей, наших чувств приподнятости или подавленности, наших целей, наших планов действия.
Миром 3 я назвал мир продуктов человеческого духа, в частности мир человеческого языка: наших рассказов, наших мифов, наших объяснительных теорий, наших технологий, наших биологических и медицинских теорий. Это также мир творений человека в живописи, в архитектуре и музыке - мир всех этих продуктов нашего духа, который, по моему предположению, никогда не возник бы без человеческого языка.
Мир 3 можно назвать миром культуры. Моя теория, являющаяся в высшей степени предположительной, подчеркивает центральную роль дескриптивного языка в человеческой культуре. Мир 3 содержит все книги, все библиотеки, все теории, включая, конечно, ложные теории и даже противоречивые теории. И центральная роль в нем отводится понятиям истинности и ложности.
Мир 2 и мир 3 взаимодействуют, и я проиллюстрирую это на примере. Ряд натуральных чисел 1, 2, 3… - человеческое изобретение. Однако не мы изобрели разницу между четными и нечетными числами - мы открыли ее в том объекте мира 3 - ряде натуральных чисел, - который мы изобрели или произвели на свет. Аналогичным образом мы открыли, что есть делимые числа и простые числа. И мы открыли, что простые числа поначалу очень часты (вплоть до числа 7 их даже большинство) - 2, 3, 5, 7, 11, 13, - а потом становятся все реже. Это факты, которых мы не создали, но которые являются непреднамеренными, непредвидимыми и неизбежными следствиями изобретения ряда натуральных чисел. Это объективные факты мира 3. То, что они непредвидимые, станет ясным, если я укажу, что с ними связаны открытые проблемы. Например, мы обнаружили, что простые числа иногда ходят парами - 11 и 13, 17 и 19, 29 и 31. Они называются близнецами и появляются все реже по мере перехода к большим числам. Вместе с тем, невзирая на многочисленные исследования, мы не знаем, исчезают ли когда-нибудь эти пары совсем, или же они будут встречаться все снова и снова; иными словами, мы до сих пор не знаем, существует ли наибольшая пара близнецов. (Так называемая гипотеза чисел близнецов предполагает, что такой наибольшей пары не существует, иными словами, что число близнецов бесконечно.)
Следует отличать знание в смысле мира 3 - знание в объективном смысле (почти всегда предположительное) - и знание в смысле мира 2, то есть информацию, которую мы носим в своих головах, - знание в субъективном смысле.
Это первая Дарвиновская лекция была прочитана в Дарвиновском колледже Кембриджского университета 8 ноября 1977 г.
Уильяма Пейли в книге «Естественная теология», опубликованной в начале XIX в. Использовал знаменитое доказательство существования Бога от планомерности. Если вы найдете часы, рассуждал Пейли, вряд ли вы усомнитесь в том, что их сконструировал часовщик. Так если взять высокоорганизованный организм с его сложными органами, предназначенными для определенных целей, такими как глаза, тогда, утверждал Пейли, вы должны заключить, что этот организм наверняка сконструировал разумный Создатель.
Почти невозможно поверить, как сильно изменилась атмосфера в результате публикации в 1859 г. «Происхождения видов». На смену аргументу, на деле вообще не имеющему какого-либо научного статуса, пришло огромное количество самых внушительных и хорошо проверенных научных результатов. Все наше мировоззрение, вся наша картина мира изменились небывалым образом.
Контрреволюцию против науки нельзя оправдать с точки зрения интеллекта и нельзя защитить с точки зрения морали. Конечно, ученым не следует поддаваться искушениям «сциентизма». Они всегда должны помнить, как, думаю, помнил Дарвин, что наука носит предположительный характер и что она погрешима. Наука пока не разгадала все загадки Вселенной и не обещает разгадать их когда-нибудь в будущем. Тем не менее она может иногда пролить неожиданный свет на самые глубокие и, возможно, неразрешимые загадки.
Мы думаем, что можем понять, как подструктуры некоторой системы сообща воздействуют на систему в целом, то есть мы думаем, что понимаем причинность, действующую снизу вверх. Однако обратный процесс очень трудно себе представить, потому что подструктуры, по-видимому, и так взаимодействуют между собой, и для воздействий, идущих сверху, не остается места. Отсюда возникает эвристическое требование объяснять все в терминах молекул или других элементарных частиц (это требование иногда называют «редукционизмом»).
Близкий друг Дарвина Томас Генри Гексли выдвинул тезис о том, что все животные, в том числе люди, являются автоматами. Теория естественного отбора представляет собой сильнейший аргумент против теории Гексли. Не только тело воздействует на разум, но и наши мысли, надежды и чувства могут вызывать полезные действия в окружающем мире. Если бы Гексли был прав, разум был бы бесполезен. Однако тогда он не мог бы развиться в результате эволюции путем естественного отбора.
Замечания о возникновении разума. Поведение животных запрограммировано, как поведение вычислительных машин, однако в отличие от вычислительных машин животные самозапрограммированы. Можно выделить два рода поведенческих программ: замкнутые, или закрытые, поведенческие программы и открытые поведенческие программы. Замкнутая поведенческая программа - это такая программа, которая определяет поведение животного вплоть до мельчайших подробностей. Открытая поведенческая программа - это программа, которая не расписывает в поведении все по шагам, а оставляет открытыми определенные варианты, определенный выбор.
Я предполагаю, что экологические условия, подобные тем, которые благоприятствуют эволюции открытых поведенческих программ, иногда бывают благоприятными и для эволюции зачатков сознания.
Эволюционная эпистемология
Дональд Т. Кэмпбелл
П.Сурио в своей очень современной и почти совершенно незамеченной работе «Теория изобретений» 1881 г. успешно критикует дедукцию и индукцию, как модели прогресса мышления и познания. Он постоянно возвращается к теме, что «принципом изобретения является случайность»: «Ставится проблема, решение которой нам нужно изобрести. Мы знаем, каким условиям должна удовлетворять искомая идея; но мы не знаем, какой ряд идей приведет нас к ней. Другими словами, мы знаем, чем должен закончиться наш мысленный ряд, но не знаем, с чего он должен начаться. В этом случае, очевидно, не может быть другого начала, кроме случайного. Наш разум пробует первый же открывшийся ему путь, замечает, что этот путь - ложный, возвращается назад и принимается за другое направление. Быть может, он сразу наткнется на искомую идею, быть может, достигнет ее очень не скоро: узнать это заранее совершенно невозможно. В этих условиях приходится полагаться на случай» (может быть, поэтому – ТРИЗ – не вызывает у меня доверия. – Прим. Багузина ).
Ценность глаза для выживания очевидно связана с экономией познания - с экономией, получаемой за счет исключения всех напрасных движений, которые потребовалось бы затратить в том случае, если бы глаза отсутствовали. Аналогичная экономия познания помогает объяснить большие преимущества в выживании, свойственные действительно социальным формам животной жизни, которые в эволюционном ряду, как правило, стоят не до, а после одиночных форм. У общественных животных находятся процедуры, при которых одно животное может применить себе на пользу наблюдение за последствиями действий другого животного, даже тогда или особенно тогда, когда эти действия оказываются фатальными для животного, послужившего образцом.
На уровне языка результат исследования может передаваться от разведчика к тому, кто следует за ним, без иллюстративного движения, без присутствия исследуемой среды и даже без ее визуально-замещенного присутствия. Значения слов невозможно передать ребенку непосредственно - ребенок должен сам обнаружить их путем предположительных проб и ошибок в понимании значений слов, причем исходный пример лишь ограничивает эти пробы, но не определяет их. Не бывает логически полных наглядных (остенсивных) определений, только обширные, неполные наборы наглядных примеров, каждый из которых допускает различные толкования, хотя весь их ряд исключает многие неверные пробные значения. «Логическая» природа детских ошибок в употреблении слов убедительно свидетельствует о существовании такого процесса и против индукционистского представления о том, что ребенок пассивно наблюдает случаи употребления слов взрослыми.
Как в науке недостижима полная достоверность знаний, так недостижима и полная эквивалентность значений слов в итеративном процессе проб и ошибок при изучении языка. Эта неоднозначность и неоднородность значений - не просто тривиальный технический момент логики; это - практическая размытость границ.
Науку от других умозрительных занятий отличает то, что научное знание претендует на проверяемость и что существуют механизмы проверки и отбора, выходящие за рамки сферы социальности. В теологии и в гуманитарных науках безусловно имеет место дифференцированное распространение различных мнений, имеющих своих сторонников, что порождает устойчивые тенденции развития, хотя бы на уровне прихоти и моды. Для науки же характерно, что система отбора, пропалывающая ряды всевозможных гипотез, включает преднамеренный контакт с окружающей средой через эксперименты и количественные прогнозы, построенные таким образом, чтобы можно было получить результаты, совершенно независимые от предпочтений исследователя. Именно эта особенность придает науке большую объективность и право претендовать на кумулятивно возрастающую точность описания мира.
Оппортунизм науки, стремительное развитие, следующее за новыми прорывами, очень напоминают активную эксплуатацию новой экологической ниши. Наука растет быстрыми темпами вокруг лабораторий, вокруг открытий, которые облегчают проверку гипотез, которые обеспечивают четкие и непротиворечивые системы отбора. Крупное эмпирическое достижение социологии науки - демонстрация распространенности одновременных изобретений. Если многие ученые предпринимают попытки вариаций на общем материале современного научного знания и если их пробы корректирует одна и та же общая устойчивая внешняя реальность, то отобранные варианты с большой вероятностью будут схожи между собой, и многие исследователи будут независимо друг от друга натыкаться на одно и то же открытие. Здесь вдвойне уместно вспомнить, что и саму теорию естественного отбора независимо изобрели многие, не только Альфред Рассел Уоллес, но и многие другие.
В статье «Демаркация науки и метафизики» Поппер разъясняет основной пункт своей критики позитивизма. Позитивистская философия объявляет бессмысленным все, что не является научным. Поппер настаивает на том, что нельзя отождествлять отличительный критерий того, что научно, с критерием того, что осмысленно. Поппер выдвигает критерий демаркации, или разграничения, между научными и ненаучными высказываниями, совершенно независимый от вопроса о смысле высказываний, а именно - критерий «опровержимости», или «фальсифицируемости». Основную идею этого критерия можно выразить следующим образом: теоретическая система такого рода, что - каковы бы ни были факты в описываемой ею области - тем не менее существует способ приведения этой теории в соответствие с фактами, не может рассматриваться как научная.
Поппер не имеет в виду, что всякое научное высказывание действительно опровергается. Он имеет в виду опровержимость в принципе. Это значит, что теория или рассматриваемое высказывание должны иметь такие следствия, которые по своей форме и характеру допускают возможность оказаться ложными. Предпочтение, отдаваемое попперовским критерием опровержению перед подтверждением, связано с тем обстоятельством, что в науке, особенно в естественных науках, нас в основном интересуют общие законы - законы природы, а эти законы - по своей логической структуре - не могут быть доказаны одним конкретным примером, но вполне могут быть только одним конкретным примером опровергнуты.
Эволюционная теория Поппера тесно связана с его теорией познания. В противовес взгляду, согласно которому наши теории получаются из наблюдений с помощью априорных принципов (как думают философы-рационалисты) или вероятностных выводов (как полагают эмпирики), Поппер заявляет, что «знание движется путем предположений и опровержений… Есть, - говорит он, - лишь один элемент рациональности в наших попытках познать мир: критическое рассмотрение наших теорий. Однако, ограничение рациональности чисто селективной функцией не является следствием попперовского учения. С моей точки зрения мы вполне можем, в полном соответствии с основным тезисом Поппера, приписать рациональности некое творческое начало: не в отношении принципов, а в отношении понятий.
Поставленный Бернайсом вопрос хорошо известен: можно ли все на свете - даже нашу рациональность - полностью объяснить двумя категориями - случайностью и отбором? Естественный отбор отбирает не только по признаку приспособленности, но и по «селективной чувствительности», то есть сочетанию изменчивости с механизмом наследственности. Мы можем видеть, например, что высокая степень специализации может привести вид к большому успеху в устойчивой среде, но к почти неизбежному уничтожению в случае ее изменения.
Итак, если мы признаем возможность эволюции живых структур через случайность (причем эти структуры далее будут реагировать уже не чисто случайно, а целенаправленно - например, предвосхищая будущие потребности), то не видно никакой причины для отрицания эволюции систем более высокого уровня, симулирующих целенаправленное поведение путем предвосхищения будущих потребностей или будущих проблем.
Каждое описание (и даже каждое восприятие), а, следовательно, даже и каждое истинное описание является (а) избирательным, опускающим многие аспекты описываемого объекта, и (b) расширительным в том смысле, что оно выходит за пределы имеющихся данных, добавляя гипотетическое измерение.
Моя центральная проблема - причинность и пересмотр всего нашего мировоззрения. Вплоть до 1927 г. физики полагали, что мир подобен большим и очень точным часам. В этом мире не было места человеческим решениям. Наше ощущение, будто мы действуем, планируем и понимаем друг друга - просто иллюзия. Мало кто из философов, за одним выдающимся исключением - Чарлза Пирса, осмеливались усомниться в этой детерминистской точке зрения.
Однако, начиная с Вернера Гейзенберга, в квантовой физике в 1927 г. произошел великий поворот. Стало ясно, что процессы миниатюрного масштаба делают наш часовой механизм неточным: оказалось, что существуют объективные неопределенности. В физическую теорию пришлось ввести вероятности. Большинство физиков приняли взгляд, согласно которому вероятности в физике связаны с недостатком нашего знания или субъективистскую теорию вероятностей. В противоположность этому, я считал необходимым принять объективистскую теорию.
Одно из моих решений состоит в интерпретации вероятности как предрасположенности. Классическая теория говорит: «Вероятность события есть число благоприятных возможностей, деленное на число всех равных возможностей».
Более общая теория вероятностей должна включать такие взвешенные возможности. Очевидно, что равные возможности можно рассматривать как взвешенные возможности, чьи веса в данном случае оказались равными. Существует ли метод, который может помочь нам определить фактический вес взвешенных возможностей? Да, существует, и это - статистический метод. Если число повторений достаточно велико, мы можем использовать статистику как метод взвешивания возможностей, измерения их весов.
Мой первый тезис состоит в том, что тенденция, или предрасположенность, реализовать некоторое событие, вообще говоря, заложена в каждую возможность и в каждое отдельное бросание кости и что мы можем оценить меру этой тенденции, или предрасположенности, апеллируя к относительной частоте фактической его реализации при большом числе бросаний, другими словами - выяснив, как часто фактически наступает рассматриваемое событие.
Тенденция статистических средних оставаться устойчивыми, если устойчивыми остаются условия, - одно из самых удивительных свойств нашей Вселенной. Это и есть объективная интерпретация теории вероятностей. Предполагается, что предрасположенности - не просто возможности, а физические реальности. Предрасположенности следует рассматривать не как свойства, внутренне присущие объекту, такому как игральная кость или монета, а как свойства, внутренне присущие ситуации (частью которой, безусловно, является объект).
Вместе с тем для многих типов событий мы не можем измерить предрасположенности, потому что соответствующая ситуация меняется и не может быть повторена. Так обстоит дело, например, с предрасположенностями некоторых из наших эволюционных предшественников породить либо шимпанзе, либо нас с вами. Предрасположенности такого рода, конечно, не являются измеримыми, поскольку соответствующую ситуацию нельзя повторить. Она уникальна. Тем не менее, ничто не мешает нам предположить, что такие предрасположенности существуют, и попытаться оценить их умозрительно. Все это означает, что детерминизм попросту ошибочен: все его традиционные аргументы увяли, индетерминизм и свобода воли стали частью физических и биологических наук.
Теория предрасположенностей позволяет нам работать с объективной теорией вероятностей. Будущее объективно не зафиксировано. Будущее открыто: объективно открыто. Только прошлое зафиксировано; оно было актуализовано и тем самым ушло. Мир предстает перед нами уже не как каузальная машина - теперь он выглядит как мир предрасположенностей, как разворачивающийся процесс реализации возможностей и разворачивания новых возможностей.
Можно сформулировать закон природы: все ненулевые возможности, даже те, которым соответствуют лишь ничтожно малые ненулевые предрасположенности, со временем реализуются, если им хватит на это времени. Наш мир предрасположенностей по природе своей творческий. Эти тенденции и предрасположенности привели к возникновению жизни. И они привели к великому развертыванию жизни, к эволюции жизни.
К эволюционной теории познания. Я представлю некоторые интересные выводы, к которым можно прийти, исходя из высказывания, что животные могут что-то знать.
Часть II. Карл Поппер и объективность научного знания
Для понимания работ любого оригинального философа необходимо понять:
С одной стороны, был Эйнштейн, чьи теории убедили Поппера в погрешимости самых укоренившихся теорий, в том, что никакое знание не бывает абсолютным. С другой стороны, были теории Фрейда, Адлера и Маркса, изучение которых убедило Поппера, что теорию, которую невозможно опровергнуть при помощи эмпирической проверки, не следует рассматривать наравне с теориями, которые молено испытать и опровергнуть опытным путем. Первоначально Поппер сражался с философами «Венского кружка» (логическими эмпириками). Тридцать лет спустя Поппер обрел новых оппонентов: Майкла Полани с его работой и Томаса Куна с его книгой . Я разделю философию Поппера на два периода: методологический (до 60-х гг.) и метафизический (с начала 60-х гг.).
Методологический период. Поппер расходился с логическими эмпириками в вопросе: какой путь к пониманию науки лучше - исследование ее структуры или исследование ее роста? В статической концепции познания обоснование объективности науки означает установление твердого ядра несомненного знания, а затем логическую редукцию остальных знаний к этому твердому ядру. В рамках динамической концепции, которая делает упор на приобретении знаний, нет места абсолютному знанию; нет места привилегированному классу высказываний, представляющих ядро несомненного знания; нет места чувственным данным как основанию для достоверности знания. Похоже, что за последнее десятилетие или около того сражение по поводу природы науки разрешилось в пользу динамической, эволюционной концепции знания.
В более поздний, метафизический период рост науки, кость раздора между Поппером и «Венским кружком», теперь стал приниматься как нечто само собой разумеющееся. На кон оказалась поставлена сама рациональность и объективность науки, закономерность различения науки и не науки. Вопрос теперь уже стоял не о том, как провести различие, а о том, существует ли такое различие вообще, является ли рациональность атрибутом науки.
Метафизический период. Самым грозным соратником-противником Карла Поппера оказался Томас Кун. Куновская модель науки основана на идее парадигм. Каждая научная революция вводит новую парадигму, новое видение проблем, новое видение Вселенной. За появлением новой парадигмы следует период рутинной работы, называемой «нормальной наукой»: заделывание всевозможных дыр и дырочек, предопределенных этой парадигмой.
Попперовская, и куновская модели науки эволюционны, они исследуют рост науки, приобретение нового знания, методологию научных исследований. Вместе с тем у идей Куна имеются важные следствия, несовместимые или даже прямо противоречащие некоторым важным утверждениям попперовской философии науки:
Я хочу выделить три разных типа концептуальных единиц знания, соответствующих трем разным уровням исследования:
Для того, чтобы продемонстрировать ограниченность программы логических эмпириков как методологии науки, Поппер не стал вести с ними спор на их уровне, в рамках их каркаса, оперируя их концептуальными единицами, а поднялся на следующий уровень и показал, если можно гак выразиться, с высоты своего уровня, что факты и наблюдения определяются структурой теорий, содержанием наших проблем. Для того, чтобы продемонстрировать ограниченность Поппера, Кун поднялся на еще более высокий уровень, перешел к еще более общему каркасу. Он отверг теории в качестве базисных концептуальных единиц и перешел вместо этого к каркасу, в котором базисными единицами являются парадигмы. Для того, чтобы противостоять Куну, Поппер должен был подняться еще выше, он должен был разработать еще более общий концептуальный каркас.
Новая метафизическая доктрина Поппера, которую мы сейчас обсудим и которую он называет «теорией третьего мира», - это, по существу, новая эпистемология.
Три мира Карла Поппера. Первый - это физический мир, или мир физических состояний. Второй - мысленный мир, или мир мысленных состояний. А третий - это мир умопостигаемых сущностей, или идей в объективном смысле, то есть мир возможных объектов мысли, или мир объективного содержания мысли. Разделение трех миров позволяет Попперу дать новое обоснование объективности научного знания. Это обоснование состоит в демонстрации того факта, что всякое знание придумано человеком, но тем не менее имеет в каком-то смысле надчеловеческий характер, что оно находится над социальной и субъективной сферой конкретных человеческих существ или групп человеческих существ.
Объективность научного знания теперь ищется не в возможности межсубъектной критики, не в возможности проверки теорий просвещенным, критическим и рациональным сообществом, а в автономности сущностей третьего мира (не путать с «объективизмом» Айн Рэнд; см., например, Айн Рэнд. ).
Такое обоснование объективности научного знания (в рамках доктрины третьего мира) совершенно отлично от того, что формулировалось и защищалось Поппером в книгах «Логика научного открытия» и «Предположения и опровержения». Новый объективизм Поппера эффективно противостоит психологизму и социологизму в современной философии науки. Наука оказывается избавленной от социологического релятивизма, потому что научные теории не отдаются на милость сообществу ученых данной эпохи (как у Куна). Наука также оказывается избавленной от психологического индивидуализма (как у Полани), потому что отдельные ученые не создают науку по своему желанию или по своей прихоти, они все - мелкие рабочие на огромном конвейере и вклад каждого, как бы ни был он велик сам по себе и своеобразен по своей природе, оказывается «исчезающе малым» с точки зрения третьего мира в целом.
Сложность позиции Поппера, его уязвимость для критики заключается в его понимании взаимоотношения между третьим и вторым миром. Все трудности Поппера в этом вопросе, на мой взгляд, проистекают из того, что Поппер упорствует в своем мнении, что нет ни малейшего сходства «ни на каком уровне проблем между содержанием и соответствующим процессом», то есть между сущностями второго и третьего мира. Поппер, видимо, полагает, что признание такого сходства было бы уступкой психологизму. По-видимому, ему представляется, что признать такое сходство, значит отождествить умопостигаемые с мыслительными процессами. Это отождествление означало бы уничтожение автономности третьего мира, устранило бы объективную основу нашего знания.
Но есть и другая возможность, а именно - отождествить (в некотором смысле слова «отождествить») второй мир с третьим миром, иными словами, установить, что сущности второго мира в некотором важном смысле напоминают сущности третьего мира, и при этом показать, что процессы мышления отдельного разума становятся познавательными, если и только если они осуществляются посредством структурных единиц третьего мира. Такое понимание составляет основную линию моей аргументации.
Язык и разум. Я считаю, что существует не только сходство, но и строгая параллельность между структурой сознания, разума и структурой нашего знания, между структурными единицами третьего мира и структурными единицами второго мира. Поппер подчеркивал, что «быть человеком подразумевает обучаться языку, а это означает по сути обучаться постигать объективное содержание мысли», что «язык всегда воплощает множество теорий в самой структуре своего употребления».
В последние годы Ноам Хомский был главным приверженцем точки зрения, что соответствующее исследование структуры языка может привести к далеко идущим эпистемологическим следствиям. Хомского особенно интересует процесс освоения языка (Помимо своей научной деятельности, Хомский известен и как оригинальный публицист, придерживающийся анархических взглядов; см., например, ). Его главный вопрос: какую структуру должен иметь наш разум, чтобы было возможным освоение языка? И Хомский основывает свою теорию языка на доктрине врожденных идей и психологизме.
Я считаю, что история науки - это история роста понятий. Расширение знания и уточнение научных теорий неразрывно связаны с ростом понятий. Достаточно упомянуть эволюцию таких понятий, как «сила» и «гравитация», чтобы сразу понять, что до Ньютона они имели совершенно иной смысл, чем тот, который они приобрели в ньютоновской механике, и который вновь изменился в системе физики Эйнштейна: эти последовательные метаморфозы вызваны расширением и уточнением научного знания. Если так, то значит не существует врожденных понятий «силы» или «гравитации», потому что, если бы они существовали, какое из этих понятий следовало бы считать врожденным: доньютоновское, ньютоновское или эйнштейновское? Таким образом, если мы признаем, что понятия растут и развиваются, то мы не можем поддерживать тезис о врожденных понятиях.
О понятии лингвистического разума. Хомский в своей безоглядной антибихевиорисгской кампании занял не выдерживающую критики позицию по отношению к концепции разума. Можно поддерживать рационалистическую концепцию разума в традиционном смысле слова, то есть полагать, что разум - это активный орган освоения языка и знания, и, в частности, что когнитивная структура разума является лингвистической, не связывая себя в то же время с доктриной врожденных идей.
Рост знания неотделим от роста языка, который означает введение новых понятий, расщепление имеющихся понятий, обнаружение в языке скрытых неоднозначностей, уточнение множества значений, спрессованных в одном термине, прояснение полумрака неопределенности, окружающего понятия. Таким образом, рост науки означает увеличение содержания научных теорий и обогащение языка науки. Человеческий разум - это лингвистический разум. Человеческое знание - это лингвистическое знание. Условие объективного знания - это то, что оно должно быть выражено посредством межсубъектных символов.
Рост языка науки отражает рост науки. В то же время рост языка науки отражает наш ментальный рост. Таким образом, рост языка науки отражает рост нашего разума, то есть когнитивной структуры разума. В языке мы наблюдаем высшую точку и кристаллизацию двух аспектов одного и того же когнитивного развития: один аспект связан с содержанием науки, другой - с нашими актами понимания этого содержания. Таким образом, концептуальная структура разума изменяется вместе со смещением и развитием структуры нашего знания. Знание формирует разум. Разум, сформированный знанием, еще дальше развивает и расширяет знание, которое, в свою очередь, продолжает развивать разум.
Концептуальная сеть науки и концептуальная структура разума. Развитие концептуальной сети науки со сложным переплетением взаимосвязей ее различных элементов - это необходимый фактор роста науки. Однако это лишь часть истории науки, истории человеческого познания. Эту часть можно назвать внешней. Внешняя она потому, что наше знание, сформулированное при помощи языка, теоретически могли бы усвоить и инопланетяне. Другая же часть человеческого познания является внутренней. Внутренняя она потому, что находится в разуме. Поппер утверждает, что нет никакого сходства между структурными единицами третьего мира и процессами понимания, посредством которых мы постигаем содержание этих единиц третьего мира, в то время как мы настаиваем на том, что между этими двумя уровнями имеется очень близкое сходство. Акты познания отображают структуру разума, которая сформирована единицами третьего мира. Результаты же познания - это теории и высказывания - речевые структуры или иные символические представления, выражающие содержание актов познания, и они составляют его внешнюю часть. Выраженные средствами межсубъектного языка акты познания становятся внешними. Их содержание становится независимым от конкретного разума.
Разум, как и компьютер, может функционировать, только если в него заложено знание. Если в него не заложено знание - знание в объективном смысле, как, например, научное знание, - то не будет никакого понимания содержания высказываний и теорий. Однако в отличие от компьютера, разум может выходить за пределы своей исходной когнитивной программы и производить новое знание.
Обоснование объективности научного знания, приведенное в этой статье, состоит в том, что (1) оно принимает куновский исторический и социальный подход, но избегает опасностей иррациональности, заложенных в куновской концепции; (2) оно принимает попперовскую концепцию третьего мира умопостигаемых сущностей, созданного человеком и все же трансчеловеческого, но избегает трудностей, с которыми столкнулся Поппер, отрицая существование какого бы то ни было сходства между сущностями второго и третьего миров; (3) оно принимает идею Хомского, что структуры разума отвечают за освоение языка и знаний, но избегает ловушек идеи Хомского о врожденности этих структур, которая несовместима с ростом научного знания.
Пирс и Поппер - сходство и различия. Поппер впервые узнал о работах Пирса в 1952 г. из работы Б. Галли. К этому времени философские взгляды самого Поппера практически полностью оформились, так что обнаруживающиеся тут и там поразительные аналогии между его философскими взглядами и взглядами Пирса свидетельствуют о том, что они оба оказались в одной и той же концептуальной сети, и что их философский темперамент был в достаточной степени схож, чтобы на похожие влияния они реагировали одинаковым образом.
Концепция науки Поппера открыто и сознательно противостоит бэконовской традиции, в которой наука предстает как предприятие, основанное на фактах и индукции, где общие законы выводятся по индукции из конкретных частных фактов. Философия науки Джона Стюарта Милля - воплощение бэконианства в XIX веке.
В словаре Вебстера термин фаллибилизм (fallibilism ) определяется как «теория о том, что невозможно достичь абсолютной уверенности в эмпирическом знании, потому что высказывания, составляющие его, невозможно окончательно и полностью удостоверить, - в противоположность инфаллибилизму (infallibilism)». Термин «оказывается исключительно неадекватным в качестве названия для научного метода. При использовании этого термина получается, будто коренной смысл учения о погрешимости в любом из этих толкований предполагает, что, когда ученые занимаются наукой, они просто «совершают ошибки». Однако тут упускается из виду главное, чем занимается наука, когда совершает свои ошибки: главное не в том, что она их совершает, а в том, что (а) она признает их, (b) она устраняет их, (с) она продвигается дальше и, таким образом, асимптотически приближается все ближе и ближе к истине. Вместе с тем куда более удачное обозначение методологии и Пирса, и Поппера - «предположения и опровержения», которое гораздо ближе подходит к тому, чтобы уловить сущность Научного метода.
В этом эссе я выдвигаю несколько тезисов относительно понятия «информация».
Иллюстрацией этого может служить карнаповский лямбда-континуум индуктивных методов. В нем мы наблюдаем индивидов, которых можно расклассифицировать по принадлежности к любой из k различных клеток. Мы наблюдали N индивидов, из которых n принадлежат к заданной клетке. Какова вероятность того, что очередной индивид тоже принадлежит к этой же клетке? При некоторых допущениях о симметрии ответ будет таков:
где λ - параметр, 0 ≤ λ. Однако, что означает λ? Для субъективиста λ есть индекс осторожности. Когда λ = 0, действующий субъект в точности придерживается наблюдаемой относительной частоты n/N; когда λ велика, он не склонен отходить от априорных соображений симметрии, которые приводят к предположению, что вероятность равна 1/k. Для объективиста же оптимальное значение λ определяется степенью упорядоченности мира, измеряемой, например, его энтропией. Догадка о том, какова подходящая λ, есть, следовательно, догадка о том, насколько упорядочена Вселенная (включая ее неизвестные части).
Первый тезис. У нас есть немало знаний. Более того, мы знаем не только частности, имеющие сомнительный интеллектуальный интерес, но мы знаем также и вещи, которые не только имеют большое практическое значение, но и могут, вдобавок, дать нам глубокое теоретическое видение и удивительное понимание мира.
Второй тезис. Наше незнание безгранично и отрезвляюще. Именно поразительный прогресс естественных наук (о котором идет речь в моем первом тезисе) постоянно напоминает нам о нашем незнании, даже в области естественных наук.
Третий тезис. У любой теории познания есть фундаментально важная задача, которую можно даже рассматривать как решающее испытание для нее: от нее требуется воздать должное нашим первым двум тезисам, прояснив отношения между нашим замечательным и все растущим знанием и нашим постоянно возрастающим пониманием того, что мы на самом деле ничего не знаем. Логика познания должна заниматься этой напряженностью между знанием и незнанием.
Четвертый тезис. В той мере, в какой вообще можно сказать, что наука или познание «начинает с» чего-то, можно сказать следующее: познание не начинается с восприятий, или наблюдений, или с собирания данных или фактов; оно начинается с проблем. Но, с другой стороны, любая проблема возникает из открытия, что с нашим предполагаемым знанием что-то не в порядке.
Пятый тезис. В социальных науках наши занятия оказываются успешными или безуспешными в точном соответствии со значимостью или интересом проблем, которыми мы занимаемся. Таким образом, отправным пунктом всегда является проблема, а наблюдение может стать чем-то вроде отправного пункта, только если оно обнаружит проблему или, другими словами, если удивит нас, если оно покажет нам, что с нашим знанием, с нашими ожиданиями, с нашими теориями не все в порядке.
Шестой тезис.
(a) Метод социальных наук, как и метод естественных наук, состоит в попытках предложить пробные решения тех проблем, с которых начались наши исследования. Решения предлагаются и критикуются. Если предложенное решение не доступно для критики по существу вопроса, оно исключается из рассмотрения как ненаучное, хотя, быть может, только временно.
(b) Если предложенное решение доступно для критики по существу вопроса, мы пытаемся опровергнуть его, ибо всякая критика состоит в попытках опровержения.
(c) Если предложенное решение опровергнуто нашей критикой, мы пробуем другое решение.
(d) Если оно выдерживает критику, мы временно принимаем его: мы принимаем его как достойное дальнейшего обсуждения и критики.
(e) Таким образом, метод науки есть метод пробных попыток решить наши проблемы с помощью предположений (или озарений), контролируемых суровой критикой. Это - осознанно критическое развитие метода «проб и ошибок».
(f) Так называемая объективность науки заключается в объективности критического метода.
Седьмой тезис. Напряженность между знанием и незнанием ведет к проблемам и к пробным решениям. Однако эта напряженность никогда не преодолевается, ибо оказывается, что наше знание - это всегда только предложение некоторых пробных решений. Таким образом, само понятие знания включает в принципе возможность того, что оно может оказаться ошибочным и потому - нашим незнанием.
Девятый тезис. Так называемый предмет науки есть просто конгломерат проблем и пробных решений, отграниченный искусственным образом. То, что реально существует, - это проблемы и научные традиции.
Одиннадцатый тезис. Совершенно неверно считать, что объективность науки зависит от объективности ученого. И совершенно неверно считать, что позиция представителя естественных наук более объективна, чем позиция представителя общественных наук. Даже некоторые из наиболее выдающихся современных физиков были основателями научных школ, оказавших мощное сопротивление новым идеям.
Двенадцатый тезис. То, что можно назвать научной объективностью, основывается исключительно на той критической традиции, которая, невзирая на всякого рода сопротивление, так часто позволяет критиковать господствующую догму. Иными словами, научная объективность - это не дело отдельных ученых, а социальный результат взаимной критики, дружески вражеского разделения труда между учеными, их сотрудничества и их соперничества. По этой причине она зависит отчасти от ряда социальных и политических обстоятельств, делающих такую критику возможной.
Тринадцатый тезис. Так называемая социология знания, которая видит объективность в поведении отдельных ученых, а отсутствие объективности пытается объяснить в терминах социальной среды обитания ученого, полностью упускает из вида следующий решающий момент: объективность опирается исключительно на взаимную критику по существу дела. Объективность можно объяснить только в терминах таких социальных идей, как конкуренция (отдельных ученых и научных школ), традиция (в основном - критическая традиция), социальные институты (например, публикации в различных конкурирующих журналах или у различных конкурирующих издателей; обсуждение на конференциях), государственная власть (то есть ее политическая терпимость к свободному обсуждению).
Четырнадцатый тезис. В критическом обсуждении существа вопроса можно выделить следующие вопросы: (1) Вопрос истинности некоторого утверждения; вопрос его релевантности - насколько он относится к существу дела; вопрос о его интересности и о его значимости для интересующих нас проблем. (2) Вопрос о его релевантности, интересности и значимости с точки зрения различных вненаучных проблем, например, проблемы человеческого благополучия, или проблемы национальной обороны, или агрессивной националистической политики, промышленной экспансии, приобретения личного богатства.
И хотя невозможно отделить научную работу от вненаучных приложений и оценок, одна из задач научной критики и научного обсуждения - бороться против смешения различных сфер ценностей и, в частности, отделять вненаучные оценки от вопросов истинности.
Девятнадцатый тезис. В науке мы работаем с теориями, то есть с дедуктивными системами. Это объясняется двумя причинами. Во-первых, теория или дедуктивная система есть попытка объяснения, а, следовательно, попытка решить некоторую научную проблему. Во-вторых, теорию, то есть дедуктивную систему, можно рационально критиковать через ее следствия. А это значит, что предметом рациональной критики является пробное решение.
Двадцать второй тезис. Психология - социальная наука, поскольку наши мысли и действия во многом зависят от социальных условий. Это показывает, что невозможно объяснить общество исключительно в психологических терминах или свести его к психологии. Поэтому мы не можем рассматривать психологию как основу всех социальных наук.
Двадцать третий тезис. Социология автономна в том смысле, что она в значительной степени может и должна стать независимой от психологии. Перед социологией постоянно стоит задача объяснения непреднамеренных и часто нежелательных последствий человеческих действий.
Двадцать пятый тезис. В социальных науках существует чисто объективный метод, который вполне можно назвать методом объективного понимания, или ситуационной логикой. Социальная наука, ориентированная на объективное понимание, или ситуационную логику, может развиваться независимо от всяких психологических или субъективных понятий. Ее метод состоит в анализе социальной ситуации действующих людей, достаточном для того, чтобы объяснить их действия ситуацией, без дальнейшей помощи со стороны психологии.
Предположение. Возможно, мы можем принять предположительно, в качестве фундаментальных проблем чисто теоретической социологии, во-первых, общую ситуационную логику и, во-вторых, теорию институтов и традиций. Это включает такие проблемы, как:
Мое отношение к революциям очень легко объяснить. Начнем хотя бы с дарвиновской эволюции. Организмы развиваются путем проб и ошибок, и их ошибочные пробы - ошибочные мутации - устраняются, как правило, путем устранения организма - «носителя» ошибки. Существенным элементом моей эпистемологии является, в частности, утверждение о том, что в случае человека, благодаря развитию дескриптивного и аргументативного языка, то есть языка, приспособленного для выражения описаний и аргументации, ситуация коренным образом изменилась.
Мы открываем для себя новую фундаментальную возможность: наши пробы, наши пробные гипотезы можно критически устранить путем разумного обсуждения, не устраняя самих себя.
Очевидно, что революции бывают получше и бывают похуже (мы все это знаем из истории), и задача состоит в том, чтобы не устраивать их слишком уж плохо. Большая часть революций, если не все, приводили к обществам, сильно отличающимся от тех, каких желали революционеры. В этом состоит проблема, и она заслуживает обдумывания со стороны любого серьезного критика общества.
По существу спора между Франкфуртской школой и мной - революция против постепенных, пошаговых реформ - я здесь высказываться не буду, поскольку сделал это, как мог, в своей книге .
Все крупномасштабные интерпретации истории - марксистская, теистическая, интерпретация Джона Эктона как истории человеческой свободы - не объяснения. Это попытки построить некоторый общий взгляд на историю, осмыслить то, в чем, возможно, нет никакого смысла. Однако эти попытки осмыслить историю в целом почти что необходимы. По крайней мере, они необходимы для того, чтобы понять мир. Мы не хотим стоять лицом к лицу с хаосом. И потому пытаемся извлечь из этого хаоса порядок.
Я утверждаю, что Гегель убил либерализм в Германии своей теорией о том, что нравственные стандарты - всего лишь факты, что не существует дуализма стандартов и фактов. Целью философии Гегеля было устранение кантовского дуализма стандартов и фактов. Чего в действительности хотел Гегель - это достичь такого монистического взгляда на мир, при котором стандарты являются частью фактов, а факты - частью стандартов. Это обычно называют позитивизмом в этике - веру в то, что только действующие законы суть законы и что нет ничего, чем можно судить такие законы. Быть может, Гегель наводит на мысль о том, что нынешний закон можно судить с позиций будущего закона - это теория, развитая Марксом. Однако я думаю, что это также не годится. Нельзя обойтись без стандартов. Нам надо действовать, исходя из представления, что не все, совершающееся в мире, хорошо и что за пределами фактов есть определенные стандарты, на основе которых мы можем судить и критиковать факты. Без этой идеи либерализм обречен на упадок, потому что либерализм может существовать лишь как движение, утверждающее, что не все существующее достаточно хорошо и что мы хотим это существующее улучшить.
Попперовская философия истории, конечно, непосредственно вытекает из его убеждения, что этические нормы или решения невозможно вывести из фактов. «То, что большинство людей согласны с нормой “Не укради”, есть социологический факт. Однако норма “Не укради” - это не факт, и ее невозможно вывести из утверждений, описывающих факты. Этот «критический дуализм фактов и решений», как называет его Поппер, - одна из ключевых доктрин «Открытого общества», и аргументы в ее пользу полностью приведены в главе 5 этой книги К. Поппера, озаглавленной «Природа и соглашение».
Нормы создаются человеком в том смысле, что винить за них, кроме себя, некого - ни Бога, ни природу. Наше дело - улучшить их, насколько сумеем, если обнаружим, что они вызывают возражения…
Одно из величайших достоинств доктрины Поппера в ее самой простой и ясной форме состоит в том, что она заставляет нас признать, что именно в силу отсутствия логических средств, позволяющих заполнить пропасть между фактами и решениями, мы неизбежно имеем «правительство людей, а не законов».
Наиболее известный и влиятельный аспект философии Поппера - различение между «утопическим» и «пошаговым, постепенном» развитием общества. «Утопический подход: всякое разумное действие должно иметь определенную цель… Только когда определена, хотя бы в общих чертах, эта конечная цель, как бы “синька” или схема общества, к которому мы стремимся, только тогда можно начинать обдумывать наилучшие способы и средства ее реализации и намечать план практических действий… Приверженец пошаговой инженерии будет идти по пути выявления величайших и самых животрепещущих общественных зол и борьбы с ними, а не поиска величайшего окончательного блага и борьбы за него». Поппер здесь очень справедливо подчеркивает два момента: во-первых, необходимость учиться на своих ошибках, и во-вторых, ошибочность предположения, что социальные эксперименты следует проводить в больших масштабах. «Готовность учиться на своих ошибках и внимательно отслеживать их я называю рациональным подходом. Он всегда противостоит авторитаризму».
Поппер с той же твердостью выражает свое неодобрение предрассудку, «столь же распространенному, сколь и неоправданному», что социальные эксперименты следует проводить «в широком масштабе», что «они должны затрагивать все общество в целом, если мы хотим, чтобы условия эксперимента были реалистичными». «Больше всего можно узнать из такого эксперимента, при котором на каждом шаге реформы изменяется только один общественный институт. Только так мы можем научиться встраивать одни общественные институты в рамки, задаваемые другими институтами, и прилаживать их друг к другу, чтобы они работали в соответствии с нашими намерениями».
Литература на русском языке
Вартофский M. Эвристическая роль метафизики в науке // Структура и развитие науки / Под. ред. Грязнова Б. С. и Садовского В.Н. М.: Прогресс, 1978
Достижения субъекта в получении знаний состоят в конструировании или реконструировании (гипотетически постулируемого) реального мира. То, что это реконструирующее достижение следует понимать как функцию мозга, особенно ясным делают многочисленные данные психофизического соответствия
, которые мы находим в нейрофизиологии и психологии. Об этом говорит далее то, что животные демонстрируют предварительные ступени типично человеческих "духовных" достижений, что многие структуры восприятия содержат врождённые
компоненты и что когнитивные способности в определённой степени наследуются. Наконец, расширение области нашего опыта с помощью приборов не только показывает, что наши структуры восприятия очень ограничены, но также и то, что они особенно хорошо приспособлены к нашему биологическому окружающему миру. Тем самым вновь возникает главный вопрос, как получилось, что субъективные структуры восприятия, опыта и (возможно) научного познания, по меньшей мере частично, согласуются с реальными структурами, вообще соответствуют миру. После того, как мы подробно рассмотрели эволюционную мысль и эволюционную теорию, мы можем ответить на этот вопрос: Наш познавательный аппарат является результатом эволюции. Субъективные познавательные структуры соответствуют миру, так как они сформировались в ходе приспособления к этому реальному миру. Они согласуются (частично) с реальными структурами, потому что такое согласование делает возможным выживание.
Здесь на теоретико-познавательный вопрос даётся ответ с помощью естественнонаучной теории, а именно с помощью теории эволюции. Мы называем эту позицию биологической терией познания
или (не вполне корректно в языком плане, но выразительно) эволюционной теорией познания
. Она объединима, однако, не только с биологическими фактами и теориями, но также с новейшими результатами психологии восприятия и познания. Кроме того, она принимает в расчёт постулаты гипотетического реализма: она предполагает существование реального мира (в котором и по отношению к которому осуществляется приспособление) и понимается как гипотеза, которая доказуема только относительно. Если
эволюционная теория права и имеются врождённые и наследуемые познавательные структуры, тогда они подчиняются "обоим конструкторам происхождения видов: мутации и селекции", именно как морфологические, психологические и поведенческие структуры. Так как все органы развивались во взаимодействии с окружающим миром и приспосабливаясь к нему, то воспринимающий и познающий орган был развит в соответствии с совершено определёными свойствами окружающего мира;
это соответствует факту, что вопреки вечному течению и становлению классификационные признаки остаются константными, Познавательные возможности являются коррелятом констант в окружающем мире
.
Зачатки образования ложных гипотез об окружающем мире в ходе эволюции быстро элиминировались. Тот, кто на основе ложных познавательных категорий образовывал ложную теорию мира, тот погибал в "борьбе за существование" - во всяком случае, к тому времени, когда шла эволюция рода Homo.
Выражаясь грубо, но образно: обезъяна, которая не имела реалистического представления о ветви, на которую она прыгала, была бы вскоре мёртвой обезьяной - и не принадлежала бы поэтому к числу наших предков.
Напротив, формирование мыслительных способностей, которые позволяют схватывать структуры реального мира, открывает необозримые селекционные преимущества. При этом для сохранения и успеха вида, по причинам естественной экономии, однозначно лучше учитывать основополагающие и константные окружающие условия уже на генетическом уровне, передав задачу приспособления и интернализации инвариантных структур каждому индивиду отдельно. Сегодня нет больше оснований серьёзно придерживаться представления, которое сложные человеческие достижения приписывает нескольким месяцам (в лучшем случае годам) индивидуального опыта, а не миллионам лет эволюции или принципам нервной организации, которые, возможно, ещё глубже укоренены в физических законах.
Приспособительный характер распространяется не только на физические, но также на логические структуры мира (если такие существуют). Уже во время родоисторического развития животного мира имелось постоянное приспособление к логическим закономерностям, ибо все наследственные реакции, которые с ними не согласуются, из-за связанных с этим недостатков, были уничтожены в ходе конкурентной борьбы.
Законы эволюции свидетельствуют, что выживает только тот, кто достаточно приспособлен. Просто из того, что мы ещё живём, мы можем, следовательно, заключить, что мы "достаточно приспособлены", т.е. наши познавательные структуры достаточно "реалистичны". С эволюционной точки зрения следует ожидать, что, связанные с нашим мозгом "познавательные способности", развитые в ходе эволюции, способны постигать структуры реального мира, по меньшей мере, "адекватно выживанию".
Взгляд, согласно которому формы опыта представляют собой возникший в ходе приспособления аппарат, оправдавший себя в ходе миллионов лет борьбы за существование, констатирует, что между "явлением" и "реальностью" существует достаточное соответствие. Уже тот факт, что животные и человеческие существа ещё существуют, доказывает, что формы их опыта соразмерны реальности.
Открытие этологии, что некоторые животные обладают только неполным пространственным и образным восприятием, не только свидетельствует о приспособительном характере наших структур восприятия, но указывает также на родоисторические предварительные ступени
и ведёт к эволюционному объяснению высших способностей, например, мышления и абстрагирования. Ибо центральный аппарат, который у дочеловеческих приматов делает возможным точное пространственное восприятие, достигает ещё большего. Интенция к действию могла быть отделена от её непосредственного перевода в моторику и это обстоятельство...освободило в самом мозге модель внешнего пространства, с которой отныне стало возможным "заниматься", "осуществлять операции" в наглядном представлении... Животное могло думать, прежде чем действовать! Биологическое значение этой способности, испытывать различные возможности решения в представлении, видны отчётливо. Животное могло "познавать" различные способы действия, избегая негативных последствий.
Оперирование в пространстве представления есть, несомненно, первоначальная форма мышления. Эта ранняя форма мышления независима от словесного языка. Но также и язык отражает эту связь: мы имеем не только понимание, но и понятие
и предвидение
, мы схватываем или понимаем
взаимосвязь и важнейший путь получения знаний есть метод (= обходной путь
). "Мне не удалось найти какую-либо форму мышления, которая была бы независима от центральной пространственной модели". Так, высшие достижения теоретического мышления у людей проявляют своё происхождение из способностей пространственного оперирования особей, передвигающихся с помощью хватания. Ввиду тесной связи нашей формы восприятия пространства с до-человеческими формами пространственного ориентирования и, особенно, принимая во внимание почти непрерывную цепь, которая ведёт от простейших рефлексов до высших достижений человека, нам представляется совершенно неоправданным постулировать какие-либо вне-естественные способы возникновения важнейших и принципиальных пра-форм нашего рационального мышления.
Другим случаем, в котором постепенное развитие определённой функции мозга вело к качествено новому достижению, является восприятие образа. (Пространственное) восприятие образа интегрирует различные константные достижения нашей системы восприятия и позволяет нам узнавать предметы вопреки меняющемуся удалению, перспективе, освещению. Оно отвлекается от случайных или несущественных обстоятельств и обеспечивает константность вещей окружающего мира. Это достижение, состоящее в отчленении, позволяет также отвлекаться от других признаков предмета как несущественных и продвигаться к более общим "образам". Но этот процесс есть не что иное как допонятийное абстрагирование. Нейтральный аппарат восприятия, который создаёт конкретный индивидуальный предмет в нашем мире явлений и тем самым образует основу всех высших достижений объективирования, создаёт этим в нашем внутреннем мире основу для образования абстрактных, сверх-индивидуальных родовых понятий... Никто не захочет отрицать тесную связь, которая существует между обсуждаемыми достижениями образного восприятия и подлинным образованием понятий.
Правда, достижения абстрагирования в восприятии образа имеют до-языковую природу. Пример этому - способность искуствоведа, на основе неизвестного ему произведения, узнать композитора, художника или поэта, или "системное чувство" биолога, который относит не виденное им ранее животное к правильному роду или семейству. Оба, даже при внимательном самонаблюдении, не могут указать признаки, по которым проводили классификацию. Это "абстрагирующее" достижение в восприятии образа всегда предшествует образованию понятий. Также и в родовой истории между восприятием образа и образованием понятий существует сходное соотношение
Третьим примером возникновения качественно нового достижения посредством усиления спобности, имеющейся в царстве животных, может служить переход от любопытствующего, ориентировочного поведения
к самопознанию и самосознанию.
В этом решающий шаг сделали также антропоиды. Они располагали не только хорошим восприятием пространства и свободой движения, но их рука продолжительно действовала в поле их зрения. Этого нет у большинства млекопитающих и многих обезьян. Уже простое понимание факта, что собственое тело или собственная рука также является "вещью" во внешнем мире и имеет такие же константные, характерные свойства, должно было иметь глубочайшее, в подлинном смысле эпохальное значение... В тот момент, когда наш предок первый раз осознал одновременно свою собственную, хватающую руку и хватаемый ею предмет как вещи реального внешнего мира и увидел взаимодействие между обоими, сложилось его понимание процесса хватания, его знание существенных свойств вещей.
Наконец, эволюционная теория познания отвечает на вопрос, также поставленный на стр. 56, почему наша система восприятия двусмысленных фигур решает всегда в пользу одной интерпретации и не даёт сообщения о "неопределённости": восприятие, кроме ориентировки служит также тому, чтобы предоставлять возможность немедленной реакции на окружающие обстоятельства. Поэтому биологически целесообразнее
немедленно решиться с 50% вероятностью успеха на принятие специальной интерпретации, чем заниматься долгосрочной статистикой или пытаться найти бессмысленные компромисные решения. То, что при этом восприятие может произвольно преобразовываться, есть, быть может, определённый компромисс принципиальной неисправимости восприятия гештальта. Решение дилеммы передаётся, так сказать, высшим центрам.
С помощью эвоюционной теории познания, таким образом, даётся ответ на многие важные вопросы. Во-первых, мы знаем откуда происходят субъективные структуры познания (они продукт эволюции). Во-вторых, мы знаем, почему они почти у всех людей одинаковы (потому что они генетически обусловлены, наследуются и,по меньшей мере, в качестве основы являются врождёнными). В-третьих, мы знаем, что и почему они, по меньшей мере частично, согласуются со структурами внешнего мира (потому что мы бы не выжили в эволюции). Ответ на главный вопрос, вытекающий из приспособительного характера нашего познавательного аппарата, есть непринуждённое и и непосредственное следование тезису о эволюции познавательных способностей. Было бы не плохо, хотя и бессмысленно трудно, дать здесь точное определение и исследование системы познавательных структур и тем самым заполнить рамки, обозначенные эволюционной теорией познания. Это не является целью настоящих исследований. Наша задача, скорее показать, что эволюционный подход фактически релевантен для теории познания, так как он ведёт к осмысленным ответам на старые и новые вопросы. Однако не наша задача давать ответ на все эти вопросы.
Натурализм – общая тенденция в современной философии (19-н.20 вв.).
Эволюционная эпистемология (ЭЭ) – направление в теории познания, яркое течение в современной философии науки. Частное направление натуралистического поворота в философии. Главная идея в том, что мы строим теорию познания, опираясь на биологическую теорию эволюции.
Э. имеет две основные взаимосвязанные задачи:
1. Исследование реального познавательного процесса = дескриптивная задача (от лат. descriptio - описание).
2. Выработка стандартов и норм, ориентированных на совершенствование познания = нормативная задача.
Основные программы традиц. Э: эмпиризм и рационализм. Отдавала предпочтение решению нормативной задачи.
Традиционная Э предложила классический идеал научности. "Идеал научности" = система познавательных ценностей и норм.
Основоположения классического идеала таковы:
а) «Чистая истина». Истинность является не только нормативной ценностью, но и характеристикой любых познавательных результатов науки. Наука не должна содержать никакой примеси заблуждений.
б) Фундаментализм . Наука должна давать совершенно надежное знание посредством окончательной обоснованности.
в) Универсальный стандарт научности . Такой стандарт научности м.б. сформулирован на базе "наиболее развитой" и " совершенной" области.
г) Интернализм . Социокультурная автономия науки и стандарта научности.
Формы классического идеала
a) математический идеал научности (логическая ясность, строго дедуктивный характер, непреложность выводов, обеспечиваемая неприятием эмпирии в качестве научного аргумента, непротиворечивость как главный критерий научности),
b) физикалистский идеал (структура знания рассматривается как гипотетико-дедуктивная, а само знание как имеющее вероятностный характер. Познавательный интерес физич. исследователя фиксирован не столько на предельной строгости и законченности теории, сколько на раскрытии реального содержания теоретических положений, на развитии теории с целью охвата ею большего класса явлений. Научность гипотезы определяется прежде всего успешностью объяснений и прогнозов),
c) гуманитарно-научный идеал (более широкая трактовка субъекта познания - не только носитель "чистого разума", но человек со всеми его способностями и чувствами, желаниями и интересами).
Ростки “дескриптивной Э.” начиная со второй пол. ХIХ в.
А) натурализм (В трактовке эпистемологич. вопросов Дарвин и Геккель обращаются к т. эволюции, у Авенариуса и Маха видно тяготение к психологии и т.д.)
Но нормативные задачи по-прежнему ставятся в программах, связанных с логикой научного исследования, дескрипция отходит на 2-й план.
Б) логицизм (в первой пол. 20 в. эволюционизм и психологизм в Э. были подвергнуты критике с т. зр. логики, переживавшей период бурного развития в контексте обоснования математики. – Неопозитивизм)
Сегодня: натурализм (возрождение) и социальная эпистемология.
В рамках натурализма можно выделить несколько взаимосвязанных направлений:
1. натурализованная Э.
2. эволюционная Э.
3. радикальный конструктивизм в Э (используется и в социальной Э).
Исследователи выделяют два основных подхода в эволюционной эпистемологии – адапционистский и конструктивистский.
В адаптационном подходе мы делаем акцент на том, каким образом среда формирует организм. Изменчивость объясняется генетическими сбоями. Есть некоторая среда обитания, куда мы мысленно вбрасываем биологических существ, смотря, выживет или нет. Таким образом, индивид формируется внешней средой (извне вовнутрь). Этот ход мысли довольно четко представлен у многих исследователей (Лоренц, Поппер).
Майкл Брейди в 86 г. выделяет 2 программы в ЭЭ – эволюция теоретико-познавательных механизмов и эволюционная теория познания теорий (научных). Лоренц занимается механизмами (механизм взаимодействия с окружающей средой). Поппер делает акцент на теориях. Схема развития логики науки по Попперу: Проблема – Пробные теории – Попытка принять – Фальсификация - Исправление ошибок - Новая формулировка теории.
