На примере художественных произведений, публицистики, писем и дневниковых записей анализируется отношение творческой интеллигенции к войне в 1916 году, в преддверии грядущей катастрофы. Исследуются социально-этические проблемы, возникшие в отношениях правительства и прессы, гражданская позиция русских писателей. Ключевые слова: Первая мировая война, русская литература о войне, революция, гражданская позиция писателя.
Известные слова В. Маяковского «…в терновом венце революций / грядет шестнадцатый год» нередко приводятся как один из примеров художественного провидения в начале двадцатого столетия. О грядущей катастрофе немало было сказано и написано литераторами, публицистами, общественными деятелями во время Первой мировой войны, особенно накануне 1917 года. Так, например, вышедший в 1916 г. отдельным изданием роман «Петербург» А. Белого (написан в 1914 г.) стал поводом для полемики о пути России, об отношении к революционной идее. Современники не увидели изображение революции, но почувствовали «сгущенную атмосферу неразрешимой гибельности» между двумя началами России: «темным, восточным, изначальнопервобытным» и – петербургским, рационалистическим» . «Для нас, не чистых политиков, – писала З. Гиппиус, – людей, не ослепленных сложностью внутренних нитей, для нас, не потерявших еще человеческого здравого смысла, – одно было ясно: война для России, при ее современном политическом положении, не может окончиться естественно. Раньше конца ее – будет революция.
Это предчувствие, – более, это знание, разделяли с нами многие» . Чем может закончиться война? Когда произойдет и какой она будет эта революция? Эти и подобные им вопросы, пульсируя, с разной интенсивностью, звучали в 1916 году. Но не этим, определением точной даты будущей революции, ее характером, интересна литература этого года. Она интересна, говоря словами З. Гиппиус, «неосязаемой работой мысли и духа». К 1916 году – третьему году войны – отечественная литература обрела весомый опыт художественного изображения войны XX столетия. Страницы поэзии и прозы военных лет запечатлели патриотический порыв первых месяцев войны, разочарование 1915-1916 гг. и начавшийся пересмотр системы ценностей к концу войны.
В отечественной литературе 1916 г. о войне обращают на себя внимание глубина художественного осмысления войны, сдержанность в выражении чувств. Так, в отклике на книгу стихов Н. Клюева «Мирские думы» (1916) было сказано, что война заставила «жадно прислушиваться к голосам деревни», которую литература променяла «на разную западную безвкусицу и трескучую дешевку модернизма» . Проза И. Шмелѐва о военной деревне, или, точнее, о глубинной России во время войны в цикле очерков и рассказов «Суровые дни» (1916) засвидетельствовала интерес отечественной литературы не только к восприятию войны народом, но и к его жизни в военное лихолетье, его психологии, национальным особенностям
Значительные перемены произошли не только в прозе, но и поэзии. Сопоставляя ура-патриотическую поэзию начала войны с поэзией пролетарских поэтов 1916 года, критик писал, в частности, что стихи рабочих «не являются выражением пафоса войны как такового», «в отличие от поэтов, оглушивших нас своими барабанами». В начале войны рабочая интеллигенция заговорила о «непротивлении войне, затем с успехами немцев нашла свое отражение «идея защиты от врага» . «Война несколько оборвала то течение в нашей художественной литературе, которое сложилось под непосредственным психологическим давлением тяжелого похмелья пятого года (А. Соболь «Пыль», В. Винниченко «На весах жизни», Г. Чулков «Сережа Нестроев», И. Новиков «Между двух зорь», Р. Григорьев «Недавнее»). Во всех этих произведениях публицистика преобладает над художественностью, все они обнаруживают «тягу к пересмотру старых ценностей» . В восприятии войны в 1916 г. возник какой-то труднообъяснимый парадокс: когда война начиналась, она привлекала большее внимание и интерес, хоть и не была оборонительной.
Приняв затяжной характер, а потом став оборонительной, война перестала интересовать общество. Сотни тысяч соотечественников, погибающих в окопах, оказались словно забытыми. Не менее важно, чем пушки и масло, было единство фронта и тыла – естественное требование для каждой воюющей страны. Есть основания констатировать, что в силу причин социальнополитического характера российское общество недостаточно поддерживало дух воюющих. В 1916 году в уставшей от войны стране вспыхнули споры об ее окончании, которые нередко отличались взаимным непониманием. Кажущееся или действительное единение интеллигенции и правительства или так называемая «политика внутреннего мира» первых месяцев войны были нарушены. Быстро растущее революционное движение обостряло политический кризис. Зазвучали обвинения в национализме и шовинизме, в отсутствии патриотизма и т. д. Зазвучали обвинения в адрес печати и литературы в том, что в обществе создалась крайне нездоровая атмосфера. Так, 28 февраля 1916 г. в Обществе деятелей периодической печати С. П. Мельгунов (сотрудник газеты «Русские Ведомости») прочитал доклад, который был впоследствии опубликован брошюрой под заголовком «О современных литературных нравах». Он сказал: «Наша печать за самым малым исключением повинна в тяжком грехе распространения тенденциозных сведений, нервирующих русское общество, культивирующих напряженную атмосферу шовинистической вражды, при которой теряется самообладание и способность критически относиться к окружающим явлениям». И дальше: «Война оказала разлагающее влияние на значительную часть нашей печати – она лишила ее морального авторитета» . Исходя из этих только слов многолетнего автора провинциального отдела «Русских Ведомостей» С. П. Мельгунова, можно сделать вывод, что задачи периодики данного времени виделись в том, чтобы способствовать спокойствию, самообладанию, способности критически относиться к происходящему. А разобраться обыкновенному человеку в происходящем было непросто.
«Война всколыхнула петербургскую интеллигенцию, – читаем в «Дневнике» З. Гиппиус, – обострила политические интересы, обострив в то же время борьбу партий внутри». И далее о множестве оттенков этой борьбы: «Либералы резко стали за войну – и тем самым в какой-то мере за поддержку самодержавного правительства. Знаменитый «думский блок» был попыткой объединения левых либералов (ка-де) с более правыми – ради войны. Другая часть интеллигенции была против войны, – более или менее; тут народилось бесчисленно множество оттенков» . В конце декабря 1916 г. она сетовала на то, «как бессильно мы, русские сознательные люди, враждуем друг с другом… не умея даже сознательно определить свою позицию и найти для нее соответственное имя» .
По словам З. Гиппиус, именем «пораженцев» была окрещена «целая куча разномыслящих», «причем это слово давно изменило свой смысл первоначальный. <…> А в России зовут «пораженцем» того, кто во время войны смеет говорить о чем-либо, кроме «полной победы». И такой «пораженец» равен – «изменнику» родины» . При анализе идеологической борьбы в воюющей России отечественные историки литературы и журналистики оценивали позицию политической партии, того или иного публициста лишь с ленинской, узкопартийной точки зрения, В ставшей на долгие годы основополагающей монографии А. Ф. Бережного «Русская легальная печать в годы первой мировой войны» (1975) дана обстоятельная картина отечественной периодики, откликнувшейся на войну.
По мере необходимости в ней дается характеристика той или иной партии, позиции которой отражал печатный орган. Вполне естественно, что в этой работе ленинские оценки превалировали. Но даже в ней, пусть и скороговоркой, мельком, было сказано о том положительном, нужном для воюющей страны содержании в газетах, критиковавшихся большевиками. Сказано, например, что газета «Утро России» (орган печати прогрессистов) выступала за сплочение печати, что «Русская Мысль», выражавшая позицию кадетов, выступала за единение всех политических сил в России для окончания войны. Кадеты требовали совершенствования и структуры и деятельности правительства, Выход из трудностей войны они видели в привлечении к ней большего внимания масс, пробуждения всей их энергии и самоотверженности для удовлетворения нужд войны и давления на правительство . И как бы странно ни звучат слова о здравом смысле во время «безумной войны», но именно в 1916 году они и прозвучали. Другое дело, что не были услышаны. В публицистике 1916 года бросается в глаза вопиющая разъединенность всех политических сил страны перед грозящей опасностью. Далеко не сразу и отнюдь не все в среде творческой интеллигенции ощутили опасность противостояния правительству в воюющей стране.
Ярким примером тому известная история с изданием газеты «Русская воля», когда на исходе войны правительство осознало необходимость защиты интересов промышленности в борьбе с революционным движением в рабочей среде. В организации газеты принимал активнейшее участие А. В. Амфитеатров – известный писатель и журналист, которого трудно было обвинить в симпатиях к царскому правительству. Тем более, после нашумевшего фельетона «Господа Обмановы». Уместно напомнить, что 15 июля состоялось собрание представителей крупных банков, ассигновавших пять миллионов рублей на издание новой газеты. Из нескольких предлагавшихся названий по инициативе А. В. Амфитеатрова газета стала именоваться «Русской волей». Товарищ председателя Государственной думы А. Д. Протопопов (он еще не стал министром) заявил о возможном участии в новом органе В. Г. Короленко («Речь», 21 июля). Короленко немедленно послал в «Речь» энергичный протест. 25 июля «День» поместил «Беседу с А. Д. Протопоповым», который сетовал на кампанию, организованную в печати против новой газеты, финансируемой промышленными кругами для «правильного освещения вопросов экономической политики».
При этом оговаривал, что Горький и Короленко не принимают участия в новом деле, последний якобы из-за своей болезни. 1 августа Короленко направил в редакцию «Дня» протест и, в частности, писал: «Новая газета издается на средства гг. торговцев, промышленников и банкиров, которые, конечно, не напрасно решаются тратиться на эту дорогую затею. Газета eo ipso (тем самым) обязана рассматривать вопросы общественной справедливости в зависимости от взглядов щедрых издателей. А я привык работать лишь в независимых органах и не вижу ни малейших оснований изменять этой своей привычке» . 24 июля И. С. Шмелев ответил Л. Андрееву, руководившему в «Русской воле» тремя отделами, отказом на приглашение участвовать в новой газете: «работать в «Современном мире», «Русском богатстве», «Киевской мысли», «Речи», в прогрессивных и честных политических органах (о «Биржевых Ведомостях» я вспоминаю с горечью…) – и вдруг пойти со своими рассказиками утешать и развлекать гг. банкометов, плутократов, хозяев, фабрикантов и их чад! … Осмелились… Но Горький! Я ничего не понимаю» . Л. Андреев ответил 21 августа: «В заключение два слова о Короленко… Вам он кажется чуть ли не святым, а мне наоборот. Писатель, который два года молчал, молчал во время великого смятения умов и совести, в период такой войны, как настоящая, – мне не кажется человеком, исполнившим свой долг писателя и гражданина» .
О сложности в определении и отстаивании политической позиции писателя свидетельствуют публицистика и общественная деятельность Горького. «Его политическая и публицистическая деятельность в предреволюционные месяцы внезапно оказалась во фронтовой полосе между «оборонцами» и «пораженцами», – говорится в специальном исследовании деятельности Горького по созданию газеты «Луч». «С подготовкой газеты «Луч» и активным участием в организации «радикально-демократической» партии Горький сознательно и добровольно вступил на «нейтральную полосу» между основными политическими силами. Чтобы парализовать коррумпирующее влияние «нечистой силы», т. е. реакционных и обскурантистских придворных кругов на буржуазную общественность, он без раздумий пошел на союз с «другим врагом» социалистов в лице немногочисленной, но обладавшей политическим самосознанием части финансовой олигархии» . Так ли уж наивно желание Горького привлечь наиболее видных представителей оппозиционной буржуазии для развития «интеллектуальных сил страны», для развития культуры, противодействующей насилию и невежеству в России? Конкретной деятельностью в данном случае можно считать и стремление Горького создать орган радикально-демократической партии (имеется в виду газета «Луч», которую не удалось выпустить до Февральской революции), призванной обслуживать социально-политические интересы всех групп «влево от кадет и вправо от социалистических партий».
Не останавливаясь подробно на позиции каждого из писателей, получавших предложения из «Русской воли», обратим внимание на высказывание С. Н. Сергеева-Ценского, выразившего согласие исходя из того, что деньги нужны только на основание газеты и что связанные с этим «политические, узкокапиталистические цели» «никакого касательства к чистому искусству не имеют» . Таким образом, всѐ яснее и яснее стала ощущаться в 1916 г. потребность не только в осмыслении приближающейся трагедии, но в активных действиях творческой интеллигенции, Не без иронии напомнил С. П. Мельгунов о том, как в начале войны «представители науки и литературы, художественного и артистического мира, следуя плохому примеру немецких националистов, бросались составлять и подписывать без всякой критики и анализа различные воззвания и протесты, ухитрялись с патриотическим жаром подписывать даже воззвания, противоречащие друг другу…» . Но эта кипучая деятельность была, когда война шла не на территории страны, когда еще не было столько жертв.
Теперь же армия как никогда нуждалась в поддержке тыла. Виделся ли интеллигентам-пораженцам, оборонцам какой-либо исход войны? Обратимся к еще одной записи в «Дневнике» З. Гиппиус. «Теперь пораженка я, Чхенкели (депутат Государственной Думы, меньшевик. – А. И.) и – Вильсон. А ведь слово Вильсона – первое честное, разумное, по земному святое слово о войне (мир без победителей и без побежденных, как единое разумное и желанное окончание войны)» . Если не мы окончим войну, война покончит нас – эта мысль-крик З. Гиппиус должна быть донесена до каждого, понята каждым. «Да каким голосом, какой рупор нужен, чтобы кричать: война всѐ равно так в России не кончится! Всѐ равно – будет крах! Будет!» .
В заключение вернемся к провидению русской литературы. Оно нам видится не в том, что в 1916 году было сказано о грядущей революция. А в том, что будет в случае поражения России. В газете «Русская воля» Л. Андреев, сотрудничество которого объясняли высокими гонорарами, выразил свое отношение к войне, о которой уже не раз писал, публикуя статьи в разных изданиях. О том, почему необходимо успешно завершить войну, говорили и Н. Гумилев, и В. Короленко и др. Но о последствиях военного поражения сказал, наверное, один Л. Андреев в статье «Горе побежденным!», опубликованной в № 1 «Русской воли» (1916): «Едкое чувство стыда, вызванное поражением, горечь попранного достоинства, неизбежная потребность большое поражение возместить хоть маленькой победой – преображаются в жестокость, насилие над слабым, в цинизм и презрение, и лишь маскируются иными гордыми словами. <…> Обесцененный в собственных глазах и сознании, побежденный битый обесценивает и всѐ кругом: правду, человеческую жизнь, кровь и страдания, достоинство женщин, неприкосновенность детей. Испытавший слишком много боли, он щедро даѐт еѐ другим, чтобы в море слѐз утопить и свою мутную, ядовитую слезу; и если ещѐ случались великодушные победители, то никогда не видел мир великодушного побеждѐнного – горе побеждѐнным!» . Едва ли можно более ѐмко предсказать суть послевоенного тоталитаризма. * * * «Если бы все мы с ясностью видели, что грозные события близко, при дверях, – вспоминала о 1916 годе З. Гиппиус, – если бы все мы одинаково понимали, были готовы встретить их… может быть, они стали не крахом, а спасение нашим…» . Надо ли говорить здесь о сослагательном наклонении в освещении истории?
Библиография 1. Андреев Л. Н. «Верните Россию!» М., 1994. 2. Бенуа А. Н. Мой дневник. 1916-1917-1918. М., 2003.
3. Бережной А. Ф. Русская легальная печать в годы первой мировой войны. Л.: Наука, 1975.
4. Волков А. П., Костяев Э. В. Взаимосвязь Первой мировой войны и Февральской революции 1917 года в России: взгляды Г. В. Плеханова и его единомышленников // Вестник Екатерининского института. 2014. № 1. 5. Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914-1918 // Гиппиус З. Н. Живые лица. Кн. 1. Тбилиси, 1991.
6. Гужва Д. Г. Русская военная периодическая печать в годы Первой мировой войны // Военно-исторический журнал. № 12. 2007. С. 37-41. 7. Летопись литературных событий в России конца XIX – начала XX в. (1891 – октябрь 1917). Выпуск 3 (1911 – октябрь 1917). М.: ИМЛИ РАН, 2005. 8. Литературное наследство. М., 1932. Т. 2. 9. Майер Л. «Русская воля» и «Луч»: А. Д. Протопопов и Максим Горький в борьбе за буржуазную общественность накануне Февральской революции // Отечественная история, 1996, № 1. 10. Махонина С. Я. История русской журналистики начала XX века. М.: Флинта: Наука, 2004. 11. Мельгунов С. П. О современных литературных нравах. М., 1916.
12. Ожигов А. [Н. П. Ашешов]. Романы пореволюционного краха // Современный мир. 1916. № 3.
13. Русская литература и журналистика начала XX века. 1905-1917. Большевистские и общедемократические издания. М.: Наука, 1984. 14. Русская литература и журналистика начала XX века. 1905-1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М.: Наука, 1984. 15. Слезин А. А., Самохин К. В. На историческом переломе. Тамбов, 2007.
Иванов Анатолий Иванович
ПУБЛИЦИСТИКА. В годы Великой Отечественной войны получили развитие не только стихотворные жанры, но и проза. Она представлена публицистическими и очерковыми жанрами, военным рассказом и героической повестью. Весьма разнообразны публицистические жанры: статьи, очерки, фельетоны, воззвания, письма, листовки. Статьи писали: Л. Леонов, А. Толстой, М. Шолохов, В. Вишневский, Н. Тихонов. Они воспитывали своими статьями высокие гражданские чувства, учили непримиримо относиться к фашизму, раскрывали подлинное лицо «устроителей нового порядка». Советские писатели противопоставляли фашистской лживой пропаганде большую человеческую правду. В сотнях статей приводились неопровержимые факты о зверствах захватчиков, цитировались письма, дневники, свидетельские показания военнопленных, назывались имена, даты, цифры, делались ссылки на секретные документы, приказы и распоряжения властей. В своих статьях они рассказывали суровую правду о войне, поддерживали в народе светлую мечту о победе, призывали к стойкости, мужеству и упорству. «Ни шагу дальше!» – так начинается статья А. Толстова «Москве угрожает враг». По настроению, по тону военная публицистика была либо сатирической, либо лирической. В сатирических статьях беспощадному высмеиванию подвергались фашисты. Излюбленным жанром сатирической публицистики стал памфлет. Статьи, обращенные к родине и народу, были весьма разнообразны по жанру: статьи - обращения, призывы, воззвания, письма, дневники. Таково, к примеру, письмо Л. Леонова «Неизвестному американскому другу». Публицистика оказала огромное влияние на все жанры литературы военных лет, и прежде всего на очерк. Из очерков мир впервые узнал об именах Зои Космодемьянской, Лизы Чайкиной, Александра Матросова, о подвиге молодогвардейцев, которые предшествовали роману «Молодая гвардия». Очень распространен в 1943-1945 годах был очерк о подвиге большой группы людей. Так, появляются очерки о ночной авиации «У-2» (Симонова), о героическом комсомоле (Вишневского), и многих других. Очерки, посвященные героическому тылу представляют собой портретные зарисовки. Причем с самого начала писатели обращают внимание не столько на судьбы отдельных героев, сколько на массовый трудовой героизм. Наиболее часто о людях тыла писали Мариетта Шагинян, Кононенко, Караваева, Колосов. Оборона Ленинграда и битва под Москвой явились причиной создания ряда событийных очерков, которые представляют собой художественную летопись боевых операций. Об этом свидетельствуют очерки: «Москва. Ноябрь 1941 года» Лидина, «Июль – Декабрь» Симонова. ПРОЗА. В годы Великой Отечественной войны создавались и такие произведения, в которых главное внимание обращалось на судьбу человека на войне. Человеческое счастье и война – так можно сформулировать основной принцип таких произведений, как «Просто любовь» В. Василевской, «Это было в Ленинграде» А. Чаковского, «Третья палата» Леонидова. В 1942 году появилась повесть о войне В. Некрасова «В окопах Сталинграда». Это было первое произведение неизвестного тогда писателя-фронтовика, дослужившегося до капитана, провоевавшего под Сталинградом все долгие дни и ночи, участвовавшего в его обороне, в страшных и непосильных боях, которые вела наша армия. В произведении мы видим стремление автора не только воплотить личные воспоминания о войне, но и попытаться психологически мотивировать поступки человека, исследовать нравственно-философские истоки подвига солдата. Читатель увидел в повести великое испытание, о котором написано честно и достоверно, столкнулся со всей бесчеловечностью и жестокостью войны. Это была одна из первых попыток психологического осмысления подвига народа. Война стала для всех большой бедой, несчастьем. Но именно в это время люди проявляют нравственную суть, «она (война) как лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный». Вот, например, Валега - малограмотный человек, «...читает по слогам, и спроси его, что такое родина, он, ей-богу ж, толком не объяснит. Но за эту родину... он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны - кулаками, зубами...». Командир батальона Ширяев и Керженцев делают все возможное, чтобы сберечь как можно больше человеческих жизней, чтобы выполнить свой долг. Им противопоставлен в романе образ Калужского, который думает только о том, чтобы не попасть на передовую; автор также осуждает и Абросимова, который считает, что если поставлена задача, то ее надо выполнять, несмотря на любые потери, бросая людей под губительный огонь пулеметов. Читая повесть, чувствуешь веру автора в русского солдата, у которого, несмотря на все страдания, беды, неудачи, нет никаких сомнений в справедливости освободительной войны. Герои повести В. Некрасова живут верой в будущую победу и готовы без колебаний отдать за нее жизнь. В этом же суровом сорок втором происходят события повести В. Кондратьева «Сашка». Автор произведения тоже фронтовик, и воевал он подо Ржевом так же, как и его герой. И повесть его посвящена подвигам простых русских солдат. В. Кондратьев так же, как и В. Некрасов, не отступил от правды, рассказал о том жестоком и тяжелом времени честно и талантливо. Герой повести В. Кондратьева Сашка очень молод, но он уже два месяца на передовой. Нейтральная полоса, которая составляет всего тысячу шагов, простреливается насквозь. И Сашка ночью поползет туда, чтобы добыть своему ротному командиру валенки с убитого немца, потому как у лейтенанта пимы такие, что их за лето не просушить, хотя у самого Сашки обувь еще хуже. В образе главного героя воплощены лучшие человеческие качества русского солдата, Сашка умен, сообразителен, ловок - об этом свидетельствует эпизод захвата им «языка». Один из главных моментов повести - отказ Сашки расстреливать пленного немца. Когда его спросили, почему он не выполнил приказ, не стал стрелять в пленного, Сашка ответил просто: «Люди же мы, а не фашисты». В главном герое воплотились самые лучшие черты народного характера: мужества, патриотизм, стремление к подвигу, трудолюбие, выносливость, гуманизм и глубокая вера в победу. Но самое ценное в нем - способность размышлять, умение осмыслить происходящее. Сашка понимал, что «не научились еще воевать как следует что командиры, что рядовые. И что учеба на ходу, в боях идет по самой Сашкиной жизни. Понимал и ворчал, как и другие, но не обезверил и делал свое солдатское дело, как умел, хотя особых геройств не совершал». «История Сашки - это история человека, оказавшегося в самое трудное время в самом трудном месте на самой трудной должности - солдатской», - писал о герое Кондратьева К. Симонов. Тема подвига человека на войне получила свое развитие в литературе послевоенного времени.
40. Общая характеристика литературной жизни 1930 – 1953 годов: важнейшие литературные события, изменение взаимоотношений литературы с жизнью, литература и государство, воспитательная функция литературы
Коммунистическая партия принялась за официальное регламентирование литературы с началом первого пятилетнего плана (1928-1932); ей усиленно способствовала Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП). В результате появилось неимоверное количество производственной прозы, поэзии и драматургии, почти никогда не поднимавшейся над уровнем монотонной пропаганды или репортажа. Это нашествие предвосхищали романы Ф.В.Гладкова, чье наиболее популярное творение Цемент (1925) описывало героический труд восстановления полуразрушенного завода. Из прозы заслуживают упоминания роман Пильняка о строительстве огромной плотины, меняющей течение Москвы-реки, Волга впадает в Каспийское море (1930), где странным образом выказано больше симпатии к прежним, нежели к новым строителям; две книги Леонова Соть (1930) и Скутаревский (1933), которые, подобно тогдашним бесчисленным производственным романам, перегружены избыточными техническими подробностями, но в обрисовке характеров все же заметен обычный леоновский интерес к "внутреннему человеку" и его духовной жизни; и Время, вперед! (1932) Катаева, где рассказ о социалистическом соревновании изготовителей цемента не лишен юмора и занимательности. От множества романов о коллективизации далеко отстоит Поднятая целина (1932) М.А.Шолохова, быть может потому, что его главный герой Давыдов - глубокий образ, наделенный человеческим обаянием и ничуть не похожий на схематические образы производственной прозы. Укрепление Сталиным своей диктаторской власти в начале 1930-х годов предопределило полное подчинение литературы и искусства. В 1932 Центральный Комитет распорядился распустить все литературные объединения и основать единый общенациональный Союз советских писателей, который и был через два года учрежден на Первом Всесоюзном съезде советских писателей. Однако, учитывая надобности международной агитации 1930-х годов в духе Народного фронта, по отношению к наиболее талантливым писателям проявлялась некоторая терпимость. Так, например, хотя главные персонажи превосходного романа Федина Похищение Европы (1933-1935) и стремятся быть на высоте партийных задач, они все же не могут скрыть своего отрицательного отношения к некоторым особо нелепым установкам; герой-коммунист Курилов в романе Леонова Дорога на океан (1935) печально размышляет в конце повествования, как много он упустил в жизни, целиком посвятив ее жертвенному служению партии. Произведением, вполне соответствовавшим официальным указаниям, был автобиографический роман Н.А.Островского Как закалялась сталь (1934), который имел огромный успех. Его герой Павел Корчагин стал образцом "положительного героя", или "нового советского человека", но характеру его не хватает достоверности, так как мир, в котором он живет и борется, имеет неестественную черно-белую окраску. В этот период Шолохов завершил великий роман Тихий Дон (1928-1940), который был признан классическим произведением советской литературы и удостоен Нобелевской премии 1965. Это широкая эпическая панорама событий войны, революции и братоубийственных раздоров, завершающихся покорением казаков Красной Армией. Социалистические реалисты наплодили множество лишенных драматизма пьес о современной советской действительности. Значительно лучше других Аристократы (1934) Н.Ф.Погодина на материале строительства Беломорско-Балтийского канала силами заключенных и его же две пьесы о Ленине: Человек с ружьем (1937) и Кремлевские куранты (1941); Далекое (1935) А.Н.Афиногенова, пьеса скорее чеховская, нежели образчик социалистического реализма; превосходна драма Леонова Половчанские сады (1938), где идеологическая установка подчинена задаче психологического раскрытия образа. Из всех жанров поэзия труднее всего поддается регламентации, и среди массы стихотворной продукции 1930-х годов, опубликованной такими ведущими советскими поэтами, как Н.С.Тихонов, С.П.Щипачев, А.А.Прокофьев, М.А.Светлов, А.А.Сурков, С.И.Кирсанов, М.В.Исаковский, Н.Н.Асеев и А.Т.Твардовский, единственное существенное произведение, сохранившее, как представляется, художественную ценность, - Страна Муравия (1936) Твардовского, длинная поэма, герой которой, типичный крестьянин Никита Моргунок, после многих злоключений вступает в колхоз. Здесь социалистический реализм делу никак не мешает; умело сплавленный с логикой событий, он как бы способствует их художественному правдоподобию. Несколько сборников Б.Л.Пастернака (1890-1960) были опубликованы в 1930-х годах, но содержали они по большей части его давние стихотворения. С 1937 Пастернак стал отдавать предпочтение стихотворным переводам, а сам писал все меньше. Во время сталинских репрессий во второй половине 1930-х годов многие писатели были арестованы - некоторых расстреляли, другие провели долгие годы в лагерях. После смерти Сталина кое-кто из исчезнувших был посмертно реабилитирован, подобно Пильняку или замечательному поэту О.Э.Мандельштаму; а тем, кто был отлучен от литературы, как А.А.Ахматова, было вновь дозволено печататься. Многие писатели сталинской эпохи, стремясь избежать опасностей современной тематики, занялись сочинением исторических романов и пьес. Обращение к истории внезапно стало популярным на подъеме национализма, который партия поощряла перед лицом возрастающей угрозы войны. Внимание часто привлекают ключевые моменты славного воинского прошлого, как в Севастопольской страде (1937-1939) С.Н.Сергеева-Ценского, волнующем повествовании о русском героизме во время осады Севастополя в Крымскую войну. Лучшим из исторических романов того времени был Петр I (1929-1945) А.Н.Толстого. Сразу же после немецкого вторжения в 1941 литература была мобилизована на поддержку воюющей страны, и до 1945 почти всякое печатное слово так или иначе способствовало защите отечества. Творчество тех лет было по большей части недолговечным, но некоторые произведения талантливых писателей обладали выдающимися художественными достоинствами. Пастернак, К.М.Симонов и О.Ф.Берггольц создали прекрасные образцы лирики. Было опубликовано несколько впечатляющих повествовательных поэм о войне, в числе которых Киров с нами (1941) Тихонова, Зоя (1942) М.И.Алигер, Пулковский меридиан (1943) В.М.Инбер и Василий Теркин (1941-1945) Твардовского - образ русского солдата, ставший почти легендарным. Быть может, наиболее примечательными произведениями тогдашней художественной прозы являются Дни и ночи (1944) Симонова, Взятие Великошумска (1944) Леонова, Сын полка (1945) Катаева и Молодая гвардия (1945) Фадеева. Среди удостоившихся особого успеха пьес военного времени - Фронт (1942) А.Е.Корнейчука, где обличалась некомпетентность советских генералов старой закалки; Русские люди (1943) Симонова - изображение самоотверженности советских солдат и невоенных граждан перед лицом смерти; и две пьесы Леонова, Нашествие (1942) и Ленушка (1943), обе - о жестокой борьбе русских людей в условиях немецкой оккупации. Советские писатели надеялись, что партия расширит пределы относительной творческой свободы, дарованной им во время войны, однако постановление Центрального комитета по вопросам литературы от 14 августа 1946 покончило с этими надеждами. Искусство должно вдохновляться политически, заявил советский политик А.А.Жданов, и "партийность" и социалистический реализм должны быть руководством для писателя. После смерти Сталина в 1953 растущее недовольство жесткой регламентацией сказалось в повести И.Г.Эренбурга Оттепель (1954), о злосчастной участи художников, вынужденных творить под контролем начальства. И хотя партийные прихвостни вынесли суровое порицание мятежным авторам на Втором съезде писателей (1954), речь первого секретаря ЦК КПСС Н.С.Хрущева на 20 съезде партии, где разоблачались преступления Сталина, породила волну протеста против вмешательства в творческий процесс.
ВОЕННАЯ ТЕМА В ПРОЗЕ 1940 – 1990-х ГОДОВ
Литературоведческая терминология, порожденная условиями идеологической цензуры советского периода, подчас удивляет своей загадочностью. В простых, доступных здравому смыслу терминах обнаруживается вдруг неожиданный оттенок, который и определяет их содержание. Что такое «военная проза»? Казалось бы, ответ очевиден: романы, повести и рассказы о войне. Однако к семидесятым годам ХХ столетия в советском литературоведении термин «военная проза» устоялся в качестве синонима «идеологически приемлемых» литературных произведений о Великой Отечественной войне. Беллетристическое запечатление гражданской войны 1918 – 1920 гг. относилось к рубрике «историко-революционная проза», куда все же не мог быть безоговорочно причислен, к примеру, роман о Великой Французской революции (революция у нас одна!), хотя о Парижской Коммуне 1871 г. – вполне, при условии соответствия заданному идеологическому вектору.
Для Главлита (советского цензурного ведомства) в условиях перманентной «борьбы за мир» не существовало войн, кроме Великой Отечественной, поэтому советским писателям запрещалось писать о «военных действиях локального масштаба» в Корее, Вьетнаме, Анголе и т. д., в которых участвовали, совершали подвиги и гибли советские люди. О финской кампании 1940 г. допускалось упоминание вскользь (как, например, у А. Твардовского в стихотворении «Две строчки»: «На той войне незнаменитой») и в нескольких словах: зачем о неприятном? Тем более не следовало расходовать чернила на «чужие» войны, ирано-иракскую, например, хотя бы потому, что о ней «инженеры человеческих душ» в условиях «железного занавеса» не могли получить внятной информации.
Таким образом, многоаспектная действительность была упрощена и представлена самым масштабным явлением – Великой Отечественной войной, которую по идеологическим соображениям не рекомендовалось называть второй мировой: это было по-западноевропейски, по-американски и попахивало космополитизмом, а кроме того, означало признание вступления СССР в войну с 1939 г. и явно не с оборонительными целями.
В советской литературе к сороковым годам XX века сформировалась достаточно прочная традиция воспроизведения как больших, так и малых войн. Не удаляясь в глубь столетий, к сокровищам фольклора и древнерусской литературы (былины, «Слово о полку Игореве», «Задонщина» и т. д.), а также к литературе XVIII века (военно-патриотические оды М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина и др.), несомненно, сохраняющим свое значение для последующего литературного развития (концепты мужества, героизма, патриотизма, непримиримости к врагам земли русской – отсюда), обратимся к классике позапрошлого столетия. Разумеется, самый значимый автор здесь – Лев Толстой. Он писал о Крымской войне 1853 – 1856 гг. («Севастопольские рассказы»), о Кавказской войне 1817 – 1864 гг. («Набег», «Рубка леса», «Казаки», «Хаджи-Мурат» и др.) и, конечно, об Отечественной войне 1812 г. («Война и мир»). Интересно, что бы из этого внушительного творческого наследия устояло и с какими потерями, попади оно в распоряжение цензуры столь же суровой, как советская?
Творчество Л. Н. Толстого оказало наиболее сильное влияние на русскую «военную прозу» второй половины XX века. В иных исторических условиях толстовские эпические традиции воплотили К. Симонов, Ю. Бондарев, В. Гроссман, Г. Владимов, В. Карпов и многие другие авторы. Почти всегда влияние классика было благотворным и никогда не становилось разрушающим. Конечно, никто не превзошел Толстого, но ориентация на высокие образцы его прозы оказывала мобилизующее воздействие на писателей.
Другая ветвь традиции, незаметно просуществовавшая длительное время и обнаружившая свою актуальность для советской «военной прозы», взращена Всеволодом Гаршиным. «Жестокий реализм» (натурализм) его рассказов о русско-турецкой войне 1877 – 1878 гг. («Четыре дня», 1877 г.; «Трус», 1879 г.; «Из воспоминаний рядового Иванова», 1882 г.) приобрел последователей среди авторов «окопной» («лейтенантской») и документальной прозы (В. Некрасов, Ю. Бондарев, Г. Бакланов, В. Быков, К. Воробьев, В. Кондратьев, А. Адамович, Д. Гранин, Я. Брыль, В. Колесник и др.).
В гораздо меньшей степени, на наш взгляд, ощутимо воздействие на советскую «военную прозу» произведений о гражданской войне. Здесь восприятие традиции не носило системного характера: слишком разными были войны – между своими и против иноземцев.
Изображение военных коллизий в творчестве отдельных писателей (В. Быков, К. Воробьев, В. Кондратьев и др.) отмечено печатью родства с философией и литературой экзистенциализма, а также с близкой этой традиции прозой Ремарка.
Идеологические инстанции той эпохи не могли пускать дело восприятия литературной традиции на творческий самотек. Все, что не принадлежало к социалистическому реализму или, в крайнем случае, к реализму, как правило, оставалось вне советской литературы. Допускался жизнеутверждающий и народный юмор, зато сатира и гротеск, сих неудобной амбивалентной природой, не одобрялись. Опасность обнаружить генетическое родство советского и германского тоталитаризма вынуждала авторов, во избежание нежелательных ассоциаций, изображать врагов либо безликой анонимной массой, либо схематично-карикатурными персонажами, как в шолоховской «Судьбе человека» (Мюллер) или «Семнадцати мгновениях весны» Ю. Семенова (снова Мюллер и прочие).
В СССР существовала система военно-патриотического воспитания, и литература о Великой Отечественной войне занимала в ней одно из ведущих мест. За заслуги в этой области военные писатели поощрялись Сталинскими (в частности, К. Симонов – семикратно), а начиная с хрущевской «оттепели» – Ленинскими и Государственными премиями. Произведения-лауреаты непременно экранизировались (причины, видимо, – недоверие власти к читательской активности «самого читающего в мире» народа плюс огромный пропагандистский потенциал кино как «важнейшего из искусств»).
Краеугольным камнем советской пропаганды было постоянное подчеркивание руководящей и направляющей роли коммунистической партии. Характерна в этом отношении история создания романа «Молодая гвардия». Если в редакции 1945 г. А. Фадеев не смел написать о существовании в Краснодоне еще одного – некомсомольского – антифашистского подполья, то в новой версии романа (1951 г.) к этому умолчанию прибавляется идеологически обусловленное лукавство: автор утверждает, что создателями и руководителями организации молодогвардейцев были коммунисты. Тем самым Фадеев отказывает своим любимым героям в важной инициативе. Уникальная эта книга послужила основанием для уголовного преследования, нередко необоснованного, реальных людей, ставших прототипами отрицательных персонажей романа.
И все же, если относиться к «Молодой гвардии» как к произведению русской литературы, то следует отметить, что до сегодняшнего дня этот роман не утратил своей актуальности, в том числе и педагогической. Героизм на положительной нравственной основе является важным компонентом содержания «Молодой гвардии», составляет суть характеров Олега Кошевого, Ульяны Громовой и их товарищей. Художественное мастерство Фадеева позволило ему психологически достоверно изобразить молодогвардейцев:имверишь,их духовная высота и чистота несомненны. И не следует уклоняться от правды о том, за какую страну и какие идеалы шли на смерть краснодонские комсомольцы. Они погибли за Родину, и подвигих – на все времена: и потому, что мы живем в стране, которую защитили и спасли они и такие, как они, и потому, что мы вправе восхищатьсяими, как люди всегда восхищаются героями минувших эпох. Отрицание же этой книги в наши дни нелепо: очевидны ее недостатки, но несомненны и достоинства. Тем более что литература постсоветского периода мало интересуется молодежными проблемами, а массовая культура препарирует их под коммерческим углом зрения.
«Военную прозу» советского времени терзали противоречия. Тенденции высказывания «всей правды» противостоял пресловутый «социальный заказ». Вот любопытный пример действия «соцзаказа» (в «Молодой гвардии» это происходило нагляднее и проще). В годы хрущевского правления после робкого разоблачения некоторых преступлений сталинской репрессивной машины имидж «органов» и работающих вних«чекистов» изрядно поблек, и литература не могла устраниться от неотложной задачи его реанимации. За милицию и ее честный облик заступился многоопытный Сергей Михалков, создавший незабываемый образ дяди Степы. Сложнее обстояло дело с КГБ, и здесь опора делалась на военный материал, что гарантировало чистоту эксперимента: именно в условиях войны, в борьбе с внешним врагом, а не с собственным народом, можно было обнаружить примеры мужества и беззаветного служения Отчизне наследников Дзержинского. В романе В. Кожевникова «Щит и меч» (1965 г.) главный герой Александр Белов (образ собирательный, тем не менее созвучие А. Белов – Абель, фамилии, принадлежавшей легендарному разведчику, довольно прозрачно) предстает в облике советского Джеймса Бонда: он феноменально скромен, аскетичен, самоотвержен, абсолютно непобедим и уязвим лишь после того, как успешно выполняет последнее задание. По этой же модели Ю. Семеновым несколько позже был создан образ Исаева-Штирлица.
Вместе с тем не следует относиться к идеологической составляющей советской системы исключительно негативно. В тогдашних непростых условиях литература все же высказала главную правду о Великой Отечественной войне, и нередко эта правда совпадала с идеологическими требованиями власти. Например, «Повесть о настоящем человеке» (1946 г.) Б. Полевого воплотила тему индивидуального подвига и в этом смысле полностью соответствовала «соцзаказу». Однако было бы по крайней мере странным требовать от автора некой идеологической «оппозиционности» либо «нейтральности». Ведь описание подвига Алексея Маресьева (в повести его фамилия звучит как Мересьев) – не просто гимн человеческим возможностям. Не стоит забывать о мотивации подвига. Прославленный летчик сначала выживал, а потом преодолевал свою инвалидность прежде всего во имя патриотических ценностей, которые, что ни говори, были советскими.
В том же 1946 г. вышла в свет книга Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Будни войны, перенесенные на страницы этой повести, впечатляюще передают напряжение каждодневного подвига. Применительно к этой книге можно всерьез ставить вопрос о ее соответствии правде войны не только потому, что автор – лейтенант из сталинградских окопов, но и потому, что повесть содержит, пожалуй, лишь одно значимое фактическое умолчание: в ней не говорится о приказе № 227, получившем официальную огласку лишь в конце 1980-х гг., и о создании на его основании заградительных отрядов и штрафных подразделений, которые отправлялись на передовую, в самые опасные места сражений (первое произведение, посвященное «штрафникам», – «Гу-га» Мориса Симашко – опубликовано в 1987 г.).
И все же определенные перекосы в подходе к правде о Великой Отечественной войне были. Военная цензура с самого начала подвергла сомнению диалектику ратного труда, негласно отменив по отношению к советскому воину неприятные стороны инстинкта самосохранения. В итоге советская литература ориентировалась на воспевание перманентного подвига. Эта часть правды о войне совпадала с постулатом социалистического реализма «героическая личность в героических обстоятельствах». Толстовская мысль о том, что война есть убийство и затея убийц, для советской «военной прозы», не будь в ней таких авторов, как В. Некрасов, оставалась бы ветшающим частным мнением «зеркала русской революции».
Для русской литературы XX века повесть «В окопах Сталинграда» – книга, открывшая новый жанрово-тематический раздел: «окопную», или «лейтенантскую», прозу. Удачным было время появления повести на свет: она вышла по следам горячих событий, когда еще не успел сформироваться ритуал советской «военной прозы», когда еще были живы многие вчерашние окопники. И автор – не профессиональный писатель, даже не журналист, а боевой офицер. Упоминание имени Сталина в названии и в тексте произведения сыграло по странной противоречивости советского литературного бытия позитивную роль: защищенная Сталинской премией, повесть создала прецедент для появления в печати книг В. Быкова, К. Воробьева, Ю. Бондарева, Г. Бакланова, В. Кондратьева и других писателей-«окопников».
Однако поначалу на повесть Виктора Некрасова обрушился шквал критики. Сразу пошли негативные отклики: «Правдивый рассказ <…>, но в нем нет широты»; «Взгляд из окопа»; «Дальше своего бруствера автор ничего не видит». Эта критика справедлива лишь внешне, глубинный смысл ее был в отвлечении читательского внимания от опасной правды и переносе его в зону фанфарного оптимизма, апогеем которого стала «штабная», или «генеральская», проза (для нее и готовилась почва). И «окопная», и «штабная» тенденции, если эти термины перенести на классическое произведение, органично переплетены в «Войне и мире». Но советские писатели нередко ограничивались одной из тенденций, тех же, кто решался на синтез, подстегивал эпопейный соблазн, речь о котором пойдет ниже.
Предтечей «штабной» прозы правомерно будет считать Леонида Леонова. В 1944 г. он публикует повесть «Взятие Великошумска», где война представлена явлением масштабным, увиденным глазами генерала, а не лейтенанта-окопника. Сопоставив стиль двух писателей, чьи произведения принадлежат к полярным тенденциям «военной прозы», мы быстро заметим разницу.
У В. Некрасова: «На войне никогда ничего не знаешь, кроме того, что у тебя под самым носом творится. Не стреляет в тебя немец – тебе кажется, что во всем мире тишь и гладь; начнет бомбить – и ты уже уверен, что весь фронт от Балтийского до Черного задвигался».
У Л. Леонова: «По живому проводу шоссе волна смятенья прокатилась на передовую, и тот момент, когда в армейском немецком штабе была произнесена фраза: «На коммуникациях русские танки», – надо считать решающим в исходе великошумской операции. Одновременно с этим корпус Литовченки с трех направлений схлестнул поле сражения, и третья танковая группа двигалась как раз той трассой, которую за сутки перед тем проложил Собольков… Одинокая размашистая колея двести третьей, изредка прерываемая очагами разгрома и опустошения, велаих теперь к победе. Похоже было – не один, а целая ватага сказочных великанов крушила германские тыловые становища и шла дальше, волоча по земле свои беспощадные палицы».
Разница видна и в отношении к героям: у В. Некрасова солдаты – работники, пахари войны, у Л. Леонова – былинные богатыри.
Добросовестный труженик литературной нивы, Леонид Леонов брался за перо, досконально изучив то, о чем собирался поведать миру. Тактика танкового боя и военно-технические детали во «Взятии Великошумска» воссозданы настолько дотошно, что заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками в шутку предложил писателю «инженерно-танковое звание». Опыт тонкого и основательного художника был учтен, дополнен конъюнктурными соображениями, и возникшая в последующие десятилетия «штабная» («генеральская») проза стала авангардной частью официальной литературы (А. Чаковский, «Блокада», 1975 г. и «Победа», 1980 г.; И. Стаднюк, «Война», 1981 г.; В. Карпов, «Полководец» (другое название - «Маршал Жуков»), 1985 г. и др.).
в действующей армии служило свыше тысячи писателей.
два периода: 1)проза военных лет: рассказы, очерки, повести, написанные непосредственно во время военных действий, вернее, в короткие промежутки между наступлениями и отступлениями; 2)послевоенная проза, в которой происходило осмысление многих больных вопросов, как, например, за что русскому народу выпали на долю такие тяжкие испытания? Почему в первые дни и месяцы войны русские оказались в столь беспомощном и унизительном положении? Кто виноват во всех страданиях?
Великая Отечественная война отражена в русской литературе глубоко и всесторонне, во всех своих проявлениях: армия и тыл, партизанское движение и подполье, трагическое начало войны, отдельные битвы, героизм и предательство, величие и драматизм Победы. Авторы военной прозы, как правило, фронтовики, в своих произведениях они опираются на реальные события, на свой собственный фронтовой опыт. В книгах о войне писателей-фронтовиков главной линией проходит солдатская дружба, фронтовое товарищество, тяжесть походной жизни, дезертирство и геройство. В своих произведениях выражают точку зрения, что исход войны решает герой, сознающий себя частицей воюющего народа, несущий свой крест и общую ношу. Для прозы военных лет характерно усиление романтических и лирических элементов, широкое использование декламационных и песенных интонаций, ораторских оборотов, обращение к таким поэтическим средствам, как аллегория, символ, метафора.
Одной из первых книг о войне была повесть В.П. Некрасова "В окопах Сталинграда" , опубликованная сразу же после войны в журнале "Знамя" в 1946 г. Писатели-фронтовики: В.П. Астафьев, В.В. Быков, Б.Л. Васильев, М.А. Шолохов.
Сама военная обстановка, ход сражений требовали немедленного отклика. Зарождалось новое военно-патриотическое творчество. Со страниц книжных изданий литература перемещалась на газетные полосы, в радиопередачи. Новый жанр русской литературы – фронтовые корреспонденции и очерки.
За четыре года войны проза пережила значительную эволюцию. Первоначально война освещалась в очерковом, схематично–беллетризованном варианте. Таковы многочисленные рассказы и повести лета, осени, начала зимы 1942 года. Позже фронтовая действительность постигалась писателями в сложной диалектике героического и повседневного. В годы Великой Отечественной (как и в годы гражданской войны) на первое место вышла героическая, романтическая повесть.
Стремлением раскрыть суровую и горькую правду первых месяцев войны, достижениями в области создания героических характеров отмечены «Русская повесть» (1942) Петра Павленко и повесть Василия Гроссмана «Народ бессмертен. Характерная примета военной прозы 1942 – 1943 годов – появление новелл, циклов рассказов, связанных единством действующих лиц, образом повествователя или лирической сквозной темой. Именно так построены «Рассказы Ивана Сударева» Алексея Толстого, «Морская душа» Л.Соболева, «Март–апрель» В.Кожевникова.
Достижения этих писателей были продолжены и развиты К.Симоновым в повести «Дни и ночи» – первом крупном произведении, посвященном битве на Волге.
Углубление историзма, расширение временных и пространственных горизонтов – несомненная заслуга повести 1943–1944 годов. Одновременно шло и укрупнение характеров.
К концу войны ощутимо тяготение прозы к широкому эпическому осмыслению действительности. Два художника – М.Шолохов и А.Фадеев – особенно чутко улавливают тенденцию литературы. «Они сражались за Родину» Шолохова и «Молодая гвардия» Фадеева отличаются социальной масштабностью, открытием новых путей в трактовке темы войны.
ПУБЛИЦИСТИКА
Крупнейшие мастера слова – А.Толстой, Л.Леонов, М.Шолохов – стали и выдающимися публицистами. Популярностью на фронте и в тылу пользовалось яркое, темпераментное слово И.Эренбурга. Важный вклад в публицистику тех лет внесли А.Фадеев, В.Вишневский, Н.Тихонов.
Публицистика военных лет – качественно иной, по сравнению с предшествующими периодами, этап развития этого боевого и действенного искусства. Глубочайший оптимизм, несокрушимая вера в победу – вот что поддерживало публицистов даже в самые трудные времена. Особую мощь придавало их выступлениям обращение к истории, к национальным истокам патриотизма. Важная особенность публицистики той поры – широкое использование листовки, плаката, карикатуры.
ПАМФЛЕТЫ И СТАТЬИ И. ЭРЕНБУРГА За годы войны опубликовано около 1,5 тыс. статей и памфлетов писателя, составивших четыре объемистых тома под общим названием «Война». Первый том, увидевший свет в 1942 г., открывался циклом памфлетов «Бешеные волки» , в которых с беспощадным сарказмом представлены главари фашистских преступников: Гитлер, Геббельс, Геринг, Гиммлер. В каждом из памфлетов, на основе достоверных биографических сведений, даны убийственные характеристики палачей «с тупыми лицами» и «мутными глазами». В памфлете «Адольф Гитлер» читаем: «В далекие времена увлекался живописью. Таланта не оказалось, как художника забраковали. Возмущенный воскликнул: «Увидите, я стану знаменитым». Оправдал свои слова. Вряд ли найдешь в истории нового времени более знаменитого преступника.
ПАТРИОТИЧЕСКАЯ ПУБЛИЦИСТИКА А.Н. ТОЛСТОГО, в которой широта охвата сочеталась с глубиной мысли, взволнованность и эмоциональность – с высоким художественным мастерством, чувство Родины возобладало в его статьях над всеми другими. Уже в первой своей статье «Что мы защищаем», появившейся в «Правде» 27 июня 1941 г., писатель последовательно проводил мысль о том, что героизм и мужество русского народа складывались исторически и эту «дивную силу исторического сопротивления» еще никому не удавалось одолеть. В полную силу мотив величия нашей страны прозвучал в его статье «Родина», опубликованной 7 ноября 1941 г. одновременно в «Правде» и в «Красной звезде». Пророческие слова писателя «Мы сдюжим!» стали символом борьбы советских воинов.
Неоднократно встречался писатель с участниками боев (напр, Константин Семенович Сударев).
Среди статей и очерков, призывавших к мести гитлеровцам, особое значение имел очерк М.А. Шолохова «Наука ненависти» , появившийся в «Правде» 22 июня 1942 г.
Публицистика военной поры отличалась глубокой лиричностью, беззаветной любовью к родной земле, и это не могло не затронуть читателей.
Одна из основных тем военной публицистики – освободительная миссия Красной Армии. Особенность публицистики Великой Отечественной войны и в том, что традиционным газетным жанрам – статье, корреспонденции, очерку – перо мастера слова придавало качества художественной прозы.
Проблематика и художественное своеобразие поэм А. Ахматовой «Реквием» и «Поэма без героя». Поздняя лирика А. Ахматовой.
Ахматова 1889-1966 «Реквием»
Ахматова начала писать Реквием (1935–1940) осенью 1935, когда почти одновременно были арестованы Н.Пунин и Л.Гумилев,Факты личной биографии в Реквиеме обретали грандиозность библейских сцен, Россия 1930-х уподоблялась Дантову аду, среди жертв террора упоминался Христос; саму себя, «трехсотую с передачей», Ахматова называла «стрелецкой женкой». Реквием занимает особое место в ряду антитоталитарных произведений. Ахматова не прошла лагерь, не арестовывалась, но тридцать лет «прожила под крылом у гибели», в предчувствии скорого ареста и в непрестанном страхе за судьбу сына. В Реквиеме не изображены зверства палачей или «крутой маршрут» арестанта. Реквием – памятник России, в центре цикла – страдание матери, плач по безвинно погибшим, гнетущая атмосфера, воцарившаяся в годы «ежовщины». Ахматова выражала вековое сознание русской женщины – скорбящей, охраняющей, оплакивающей. Обращаясь к потомкам, она завещала установить ей памятник не там, где прошли ее счастливые, творческие годы, а под «красной, ослепшей стеной» Крестов.
В 1938 г. Л.Н. Гумилев снова был арестован, фактически лишь за то, что имел неугодных режиму родителей. Этим годом датированы II и IV из десяти стихотворений основного корпуса цикла-поэмы и первая часть Х стихотворения - "Распятие". Уже в них героиня выступает в трех лицах: больной женщины где-то на "тихом Дону", у которой, однако, судьба самой Ахматовой, "царскосельской веселой грешницы" (это ее прошлое, теперь представляющееся не печальным, а веселым), и, наконец, Матери, которой прямо не названный сын (Сын) сказал: "О, не рыдай Мене..." "Реквием" и автобиографичен, глубоко личностен, и предельно обобщен - как в масштабе всей народной, исторической и надысторической жизни, так и в плане сакральном. Крестообразная форма тюремных корпусов как бы лишний раз мотивировала использование самого высокого для верующего человека символа: еще до "Распятия" белые ночи "О твоем кресте высоком / И о смерти говорят" (стихотворение VI. 1939). Героиня "Реквиема" ищет утешения у смерти ("VII. К смерти", 1939) и поддается безумию ("IX. Уже безумие крылом...", обезумев от муки 1940); великая скорбь, однако, делает ее как бы новой богоматерью, чрезвычайно возвышает и ее. и испытываемое ею горе, оно значительнее и величественнее, чем рыдания или даже "окаменение" других, пусть тоже близких людей.
Магдалина - единственное имя, фигурирующее в "Реквиеме"(«Магдалина билась и рыдала…»).
«Реквием» - одно из первых поэтических произведений, посвящённых жертвам Большого террора 1930-х гг. Это и цикл лирических стихотворений, и единое произведение - поэма эпического масштаба.
Поэма обладает кольцевой структурой. Свое, личное составляет основу центральной части, десяти пронумерованных стихотворений, общее же больше представлено в обширном обрамлении (эпиграф, "Вместо предисловия", "Посвящение", "Вступление", двухчастный "Эпилог"), примерно равном по объему основной части, но именно здесь впервые у Ахматовой появляется державинско-пушкинская тема памятника, который может быть поставлен не многоликой лирической героине раннего творчества, а конкретному человеку с реальной биографией, личное горе которого в то же время символизирует громадное народное горе. Ахматова не только как мать (в "Распятии"), но и как поэт берет на себя роль богородицы - покровительницы страдающих. После пролога следуют четыре первых главы. Это своеобразные голоса матерей из прошлого - времен стрелецкого бунта, ее собственный голос, глава будто из шекспировской трагедии и, наконец, собственный ахматовский голос из 10-х годов. V и VI главы - кульминация поэмы, апофеоз страдания героини. Следующие четыре стиха посвящены теме памяти.
Наряду с торжественным высоким слогом в "Реквиеме" звучит просторечие, народные выражения: дважды упомянуты "черные маруси", женщина, готовая "под кремлевскими башнями выть", "кричит" семнадцать месяцев, при аресте предполагает увидеть "бледного от страха управдома" (советизм) - эта и другая конкретика соответствует не лирическому, а повествовательному, "поэмному" началу.
Поздн лирика.
Впечатления первых дней войны и блокады отразились в стихотворениях Первый дальнобойный в Ленинграде, Птицы смерти в зените стоят …, Nox . В конце сентября 1941 Ахматова была эвакуирована за пределы блокадного кольца. Стихотворение Ахматовой Мужество было напечатано в «Правде» и затем многократно перепечатывалось, став символом сопротивления и бесстрашия. В 1943 Ахматова получила медаль «За оборону Ленинграда».Стихи Ахматовой военного периода лишены картин фронтового героизма, написаны от лица женщины оставшейся в тылу. Сострадание, великая скорбь сочетались в них с призывом к мужеству, гражданской нотой: боль переплавлялась в силу.
В последнее десятилетие жизни Ахматову занимала тема времени – его движения, бега. «Куда девается время?» – вопрос, по-особому звучавший для поэта, пережившего почти всех своих друзей, дореволюционную Россию, Серебряный век. Что войны, что чума? – конец им виден скорый, / Им приговор почти произнесен. / Но кто нас защитит от ужаса, который / Был бегом времени когда-то наречен? – писала Ахматова. Такая философская настроенность не понималась многими ее современниками, сосредоточенными на кровавых событиях недавнего прошлого. Но отнюдь не «старческой примиренностью» навеяны последние стихи Ахматовой – отчетливей проступило то, что было свойственно ее поэзии всегда: тайнознание, вера в приоритет неведомых сил над материальной видимостью мира, открытие небесного в земном.
Позднее творчество Ахматовой – «шествие теней». В цикле Шиповник цветет, Полночных стихах, Венке мертвых Ахматова мысленно вызывает тени друзей – живых и умерших. Слово «тень», часто встречавшееся и в ранней лирике Ахматовой, теперь наполнялось новым смыслом: свобода от земных барьеров, перегородок времени. Свидание с «милыми тенями отдаленного прошлого», так и не встреченным на земле провиденциальным возлюбленным, постижение «тайны тайн» – основные мотивы ее «плодоносный осени».
Начиная с 1946 года, многие стихи Ахматовой посвящены Исайе Берлину – английскому дипломату, филологу и философу, посетившему ее в 1945 в Фонтанном Доме. Беседы с Берлиным стали для Ахматовой выходом в живое интеллектуальное пространство Европы, привели в движение новые творческие силы, она мифологизировала их отношения, связывала с их встречей начало «холодной войны»
7. Драматургия военных лет (на примере одного произведения).
За годы войны было создано свыше трехсот пьес, но не все они увидели свет. Увидели: «Фронт» А.Корнейчука, «Нашествие» Л.Леонова, «Русские люди» К.Симонова,
Темой ряда интересных драматических произведений стали жизнь и героические деяния нашего флота. Среди них психологическая драма А.Крона «Офицер флота» (1944), Б.Лавренева «Песня о черноморцах»(1943).
Видное место в драматургии военного времени заняла тема партизанской борьбы советского народа с фашистскими оккупантами. «Нашествие» и «Лёнушка» Л. Леонова, «Партизаны в степях Украины» А. Корнейчука.
Кроме того, в годы войны создавались пьесы о нашем героическом тыле, напр, «Знатная фамилия» Б. Ромашова.
Также определенных достижений добилась в этот период историческая драма. А.Толстого «Иван Грозный».
Открытая публицистичность, стремительное и динамичное развертывание действия, напряженность драматических ситуаций, насыщенный глубоким волнением и силою чувств диалог - характерные черты драматургии военных лет.
Первые пьесы о Великой Отечественной войне - «Накануне» А. Афиногенова, «В степях Украины» А. Корнейчука и др.- появились через два-три месяца после ее начала.
Пьесы, появившиеся в самом начале войны и созданные еще на волне довоенных настроений, оказались далекими от трагической обстановки первых месяцев тяжелых боев. Переломным этапом в драматургии стал 1942 год.
Наибольших своих успехов советская драматургия военного времени достигла в 1942-1943 гг., когда одна за другой появились пьесы «Русские люди» К. Симонова, «Нашествие» Л. Леонова, «Фронт» А. Корнейчука, «Иван Грозный» А. Толстого.
Драма Л.Леонова «Нашествие» (1943)
создавалась в самое трудное время. Небольшой город, где развертываются события пьесы, – символ всенародной борьбы с захватчиками. Значительность авторского замысла в том, что конфликты местного плана осмысливаются им в широком социально–философском ключе. Тема непобедимости советского народа, его неизмеримого морального превосходства над врагом нашла воплощение в форме социально-психологической драмы, включившей в себя элементы сатиры.
Действие пьесы происходит в квартире доктора Таланова. Неожиданно для всех из заключения возвращается сын Таланова Федор. Почти одновременно в город вступают немцы. А вместе с ними появляется бывший владелец дома, в котором живут Талановы, купец Фаюнин, ставший вскоре городским головой.
От сцены к сцене нарастает напряженность действия. Честный русский интеллигент врач Таланов не мыслит своей жизни в стороне от борьбы. Рядом с ним его жена, Анна Павловна, и дочь Ольга. Не стоит вопрос о необходимости борьбы в тылу врага и для председателя горсовета Колесникова: он возглавляет партизанский отряд. Это один – центральный – пласт пьесы. Однако Леонов, мастер глубоких и сложных драматических коллизий, не довольствуется только таким подходом. Углубляя психологическую линию пьесы, он вводит еще одно лицо – сына Талановых.
Судьба Федора оказалась запутанной, непростой. Избалованный в детстве, эгоист, себялюбец. Он возвращается в отчий дом после трехлетнего заключения, где отбывал наказание за покушение на жизнь любимой женщины. Федор угрюм, холоден, насторожен. Его мучит утраченное доверие людей, потому–то Федору неуютно на свете. Умом и сердцем мать и няня поняли, что под шутовской маской Федор спрятал свою боль, тоску одинокого, несчастного человека, но принять его прежнего – не могут. Отказ Колесникова взять Федора в свой отряд еще больше ожесточает сердце молодого Таланова.
Потребовалось время, чтобы этот живший когда–то только для себя человек стал народным мстителем. Схваченный гитлеровцами, Федор выдает себя за командира партизанского отряда, чтобы умереть за него. Психологически убедительно рисует Леонов возвращение Федора к людям. В пьесе последовательно раскрыто, как война, общенародное горе, страдания зажигают в людях ненависть и жажду мщения, готовность отдать свою жизнь ради победы. Именно таким мы видим Федора в финале драмы.
Для Леонова закономерен интерес не просто к герою, но к человеческому характеру во всей сложности и противоречивости его натуры, складывающейся из социального и национального, нравственного и психологического. Одновременно с выявлением закономерностей борьбы на гигантском фронте сражений художник–философ, художик–психолог не уходил и от задачи показа борений индивидуальных страстей, чувств и стремлений человеческих.
Этот же прием нелинейного изображения использован драматургом и при создании образов отрицательных персонажей: поначалу неприметного, мстительного Фаюнина, стеснительно–угодливого Кокорышкина, мгновенно меняющего личину при смене власти, целой галереи фашистских головорезов. Верность правде делает образы жизненными даже в том случае, если они предстают в сатирическом, гротескном освещении.
Сценическая история произведений Леонова периода Великой Отечественной войны (кроме «Нашествия» широкой известностью пользовалась и драма « Ленушка», 1943), обошедших все основные театры страны, лишний раз подтверждает несправедливость упреков отдельных критиков, писавших о недоходчивости, камерности леоновских пьес, о переусложненности образов и языка. При театральном воплощении леоновских пьес учитывалась их особая драматургическая природа. Так, при постановке «Нашествия» в Московском Малом театре (1942) И.Судаков сначала основной фигурой видел Федора Таланова, но в ходе репетиций акценты постепенно смещались и в центре стали мать Федора, его няня Демидьевна как олицетворение русской матери. В театре им.Моссовета режиссер Ю. Завадский трактовал спектакль как психологическую драму, драму незаурядного человека Федора Таланова.
8. Пути развития поэмы 50-60-х гг. (на примере 1-2-х произведений).
Поэмы 2-й пол. 50-60-х гг. проникнуты пафосом постижения историч. и социальных истоков событий и характеров (цикл поэм В. Луговского «Середина века», «Стена» Ю. Марцинкявичюса, «Оза» А. Вознесенского). Многообразие и несходство жанровых разновидностей П. отразилось в разноречивых суждениях о П. в лит. дискуссии, посвященной этому жанру.
Новый этап в развитии страны и литературы - 50-е-60-е годы - ознаменовался в поэмном творчестве Твардовского дальнейшим продвижением в сфере лирического эпоса - лирической эпопеи «За далью - даль», сатирической поэмы-сказки «Теркин на том свете» и лирико-трагедийной поэмы-цикла «По праву памяти». Каждое из этих произведений по-своему явилось новым словом о судьбах времени, страны, народа, человека.Вместе они представляют собой живую и целостную, динамическую художественную систему. Так, ряд тем и мотивов «Василия Теркина» становятся «сквозными», отзываются в последующих произведениях: например, сама тема войны, жизни и смерти по-своему звучит в поэмах «За далью - даль», «Теркине на том свете». То же относится к теме семьи, родной Смоленщины, образу «друга детства» и военных лет, мотивам «памяти». Все это, являясь компонентами поэтического мира художника, свидетельствует о его единстве и цельности.
Твардовский работает над сатирической поэмой-сказкой «Теркин на том свете» (1954-1963), изобразившей «косность, бюрократизм, формализм» нашей жизни. По словам автора, «поэма «Теркин на том свете» не является продолжением «Василия Теркина», а лишь обращается к образу героя «Книги про бойца» для решения особых задач сатирико-публицистического жанра».
В основу произведения Твардовский положил условно-фантастический сюжет. Герой его поэмы военных лет, живой и не унывающий ни при каких обстоятельствах Василий Теркин оказывается теперь в мире мертвых, призрачном царстве теней. Подвергается осмеянию все враждебное человеку, несовместимое с живой жизнью. Вся обстановка фантастических учреждений на «том свете» подчеркивает бездушие, бесчеловечность, лицемерие и фальшь, произрастающие в условиях тоталитарного режима, административно-командной системы.
Вначале, попав в «загробное царство», очень уж напоминающее нашу земную реальность целым рядом узнаваемых бытовых деталей, Теркин вообще не различает людей. С ним разговаривают, на него смотрят казенные и безликие канцелярские, бюрократические «столы» («Учетный стол», «Стол Проверки», «Стол Медсанобработки» и пр.), лишенные даже малейшего признака участия и понимания. И в дальнейшем перед ним вереницей проходят мертвецы - «с виду как бы люди», под стать которым вся структура «загробного царства»: «Система», «Сеть», «Органы» и их производные - «Комитет по делам / Перестройки Вечной», «Преисподнее бюро», «Гробгазета» и т.п.
Перед нами возникает целый реестр мнимых, абсурдных, лишенных содержания предметов и явлений: «душ безводный», «табак без дыма», «паек загробный» («Обозначено в меню, / А в натуре нету»)... Показательны характеристики:,Кандидат потусторонних / Или доктор прах-наук», «Надпись: «Пламенный оратор» - /И мочалка изо рта». Через все это царство мертвых и бездушных солдата ведет «сила жизни». В герое Твардовского, символизирующем жизненные силы народа, попавшем в столь необычную обстановку и подвергшемся нелегким испытаниям, возобладали присущие ему живые человеческие качества, и он возвращается в этот мир, чтобы бороться за правду.
Сам Твардовский вел непримиримую борьбу с наиболее мрачным, мертвящим наследием сталинщины, с духом слепого подчинения, косности и доведенного до абсурда бюрократизма. И делал это с позиций утверждения жизни, правды, человечности, высокого нравственного идеала. В сочетании фантастического сюжета и реалистически-бытовых деталей в изображении загробного мира реализовался творческий принцип автора: «С доброй выдумкою рядом / Правда в целости жива...»
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ «Теркин на том свете» Тёркин на том свете Убитый в бою Теркин является на тот свет. Там чисто, похоже на метро. Комендант приказывает Теркину оформляться. Учетный стол, стол проверки, кромешный стол. У Теркина требуют аттестат, требуют фотокарточку, справку от врача. Теркин проходит медсанобработку. Всюду указатели, надписи, таблицы. Жалоб тут не принимают. Редактор «Гробгазеты» не хочет даже слушать Теркина. Коек не хватает, пить не дают...Теркин встречает фронтового товарища. Но тот как будто не рад встрече. Он объясняет Теркину: иных миров два - наш и буржуазный. И наш тот свет - «лучший и передовой». Товарищ показывает Теркину Военный отдел, Гражданский. Здесь никто ничего не делает, а только руководят и учитывают. Режутся в домино. «Некие члены» обсуждают проект романа. Тут же - «пламенный оратор». Теркин удивляется: зачем все это нужно? «Номенклатура», - объясняет друг. Друг показывает Особый отдел: здесь погибшие в Магадане, Воркуте, на Колыме... Управляет этим отделом сам кремлевский вождь. Он еще жив, но в то же время «с ними и с нами», потому что «при жизни сам себе памятники ставит». Товарищ говорит, что Теркин может получить медаль, которой награжден посмертно. Обещает показать Теркину Стереотрубу: это только «для загробактива». В нее виден соседний, буржуазный тот свет. Друзья угощают друг друга табаком. Теркин - настоящим, а друг - загробным, бездымным. Теркин все вспоминает о земле. Вдруг слышен звук сирены. Это значит - ЧП: на тот свет просочился живой. Его нужно поместить в «зал ожидания», чтобы он стал «полноценным мертвяком». Друг подозревает Теркина и говорит, что должен доложить начальству. Иначе его могут сослать в штрафбат. Он уговаривает Теркина отказаться от желания жить. А Теркин думает, как бы вернуться в мир живых. Товарищ объясняет: поезда везут людей только туда, но не обратно. Теркин догадывается, что обратно идут порожняки. Друг не хочет бежать с ним: дескать, на земле он мог бы и не попасть в номенклатуру. Теркин прыгает на подножку порожняка, его не замечают... Но в какой-то миг исчезли и подножка, и состав. А дорога еще далека. Тьма, Теркин идет на ощупь. Перед ним проходят все ужасы войны. Вот он уже на самой границе....И тут он слышит сквозь сон: «Редкий случай в медицине». Он в госпитале, над ним - врач. За стенами - война...Наука дивится Теркину и заключает: «Жить ему еще сто лет!»
После завершения и публикации «Теркина на том свете» Твардовский задумывает, а в последние годы жизни пишет лирическую поэму-цикл «По праву памяти»
(1966-1969) - произведение трагедийного звучания. Это социальное и лирико-философское раздумье о непростых путях истории, о судьбах отдельной личности, о драматической судьбе своей семьи: отца, матери, братьев. Будучи глубоко личностной, исповедальной, «По праву памяти» вместе с тем выражает народную точку зрения на сложные, трагические явления прошлого.
Поэма Твардовского так и не смогла быть опубликована при его жизни. Она появилась в печати лишь спустя десятилетия - в 1987 г. И причиной тому было стремление автора к бескомпромиссной правде, как он ее понимал, - воскрешающей «живую быль» и неотпускающую боль трагических событий нашей истории.
«По праву памяти» - это осмысление поэтом опыта всей прожитой жизни, в которой отразились тяжелые противоречия времени. Сам мотив поиска правды, как истины и справедливости, сквозной в поэме - от обращения к себе во вступительных строках: «Перед лицом ушедших былей / Не вправе ты кривить душой» - и до завершающих слов о целительном настое «правды сущей», добытой ценой жестокого опыта.
В поэме развиваются и углубляются мотивы, прозвучавшие в книге «За далью - даль» (тема репрессий в главах «Друг детства», «Так это было»), но здесь они приобретают более личностный характер. Ведь все это поистине выстрадано поэтом, поскольку речь идет о судьбе его семьи и его собственной судьбе.
Каково было отцу поэта - честному крестьянину-труженику, зарабатывавшему хлеб собственными, в сплошных мозолях, руками, вынести жестокий и несправедливый, как говорит поэт, «слепой и дикий / Для круглой цифры приговор», по которому он с семьей оказался «в тех краях, где виснул иней / С барачных стен и потолка...» Лицемерие слов «Сын за отца не отвечает», как бы невзначай оброненных «судеб вершителем земным» - Сталиным, лишь подчеркивает и усугубляет вину не только его, но и тех его наследников, кто - «Забыть, забыть велят безмолвно, / Хотят в забвенье утопить / Живую быль».
А эта «живая быль» состоит в том, что слова «отца народов» оборачивались требованием нарушить основные библейские заповеди. «Здесь Твардовский иногда текстуально точен. В Библии сказано: почитай отца своего и мать свою. В тексте поэмы: «Оставь отца и мать свою». Далее. Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего - «лжесвидетельствуй», не убий - «зверствуй», не сотвори себе кумира - «иди за мной». Глас отца народов звучит в поэме как проповедь, но проповедь - Сатаны».
Мучительная и горькая память о жестокой эпохе, об ужасах и преступлениях времен сталинщины, правда о продолжающих и покрывающих ее, полных лжи и показухи брежневских временах - пронизывает последнюю поэму Твардовского. Это по-своему итоговое и в чем-то ключевое произведение для всего его творчества, в том числе и особенно - поэмного.
В жанрово-тематическом плане - это лирико-философское раздумье, «дорожный дневник», с ослабленной сюжетностью. Действующие лица поэмы - необъятная Советская страна, её люди, стремительный разворот их дел и свершений. Текст поэмы содержит шутливое признание автора - пассажира поезда «Москва-Владивосток». Три дали прозревает художник: неоглядность географических просторов России; историческую даль как преемственность поколений и осознание неразрывной связи времен и судеб, наконец, бездонность нравственных запасников души лирического героя.
Поэма «По праву памяти» мыслилась первоначально автором как одна из «дополнительных» глав к поэме «За далью - даль», приобрела в ходе работы самостоятельный характер. Хотя «По праву памяти» не имеет в подзаголовке жанрового обозначения, а сам поэт, верный понятиям литературной скромности, называл порой это произведение стихотворным «циклом», вполне очевидно, что это лирическая поэма, последняя крупная работа автора «Василия Теркина». Она была закончена и самим поэтом подготовлена к печати за два года до его кончины. Во вступлении Твардовский заявляет, что это откровенные строки, исповедь души: Перед лицом, ушедших былей Не вправе ты кривить душой, - Ведь эти были оплатили Мы платой самою большой… Поэма композиционно распадается на три части. В первой части поэт с теплым чувством, немного иронично вспоминает свои юношеские мечты и планы. И где, кому из нас придется, В каком году, в каком краю За петушиной той хрипотцей Расслышать молодость свою. Мечты эти чистые и высокие: жить и трудиться на благо Родины. А если понадобится, то и жизнь свою отдать за нее. Красивые юношеские мечты. Поэт с легкой горечью вспоминает то наивное время и юнцов, которые и помыслить не могли, сколько тяжких и суровых испытаний готовит им судьба: Готовы были мы к походу Что проще может быть: Любить родную землю-мать, Чтоб за нее в огонь и в воду. А если - То и жизнь отдать… Лишь от себя теперь добавим. Что проще - да. Но что сложней? Вторая глава «Сын за отца не отвечает» самая трагичная и в поэме, да и во всем творчестве. Незаконно раскулаченная семья Твардовских была сослана в Сибирь. В России остался только Александр Трифонович из-за того, что жил отдельно от семьи в Смоленске. Облегчить участь сосланных он не мог. Фактически он отказался от семьи. Это мучало поэта всю жизнь. Эта незаживающая рана Твардовского вылилась в поэму «По праву памяти». Конец твоим лихим невзгодам, Держись бодрей, не прячь лица. Благодари отца народов. Что он простил тебе отца. Тяжелое время, в котором не могут разобраться философы вот уже пятьдесят лет спустя. А что же говорить о юноше, свято верящем в официальную пропаганду и идеологию. Двойственность ситуации нашла свое отражение и в поэме. Да, он умел без оговорок, Внезапно - как уж припечет - Любой своих просчетов ворох Перенести на чей-то счет: На чье-то вражье искаженье Того, что возвещал завет. На чье-то головокруженье От им предсказанных побед. Поэт стремится осмыслить ход истории. Понять, в чем была вина репрессированных народов. Кто допустил такое положение вещей, когда один решал судьбы народов. И все были виновны перед ним уже в том, что были живы. В третьей главе поэмы Твардовский утверждает право человека на память. Мы не вправе забывать ничего. Пока мы помним, «живы» наши предки, их дела и подвиги. Память - это привилегия человека, и он не может добровольно отказаться от Божьего дара в угоду кому бы то ни было. Поэт утверждает: Кто прячет прошлое ревниво, Тот вряд ли с будущим в ладу… Эта поэма - своеобразное покаяние Твардовского за свои юношеские поступки, ошибки. Все мы совершаем ошибки в молодости, порой роковые, а вот поэм это в нас не рождает. У большого поэта даже горе и слезы выливаются в гениальные стихи. А вы, что ныне норовите Вернуть былую благодать, Так вы уж Сталина зовите - Он Богом был - Он может встать.
Муниципальной казенное образовательное учреждение средняя общеобразовательная школа имени Героя Российской Федерации Максима Пассара Найхинского сельского поселения
Литература
11 класс
Найхин
2012
Тип урока: комбинированный.
Вид урока: Интегрированный (литература, история, компьютерные технологии).
Цель урока: Учащиеся научатся строить монологическое высказывание, составлять план статьи, производить анализ изобразительных средств в стихотворении.
Задачи урока:
1) Познавательный аспект:
дать обзор публицистики и поэзии времен ВОВ.
2) Развивающий аспект:
развивать навыки работы с текстом, навыки связной речи, умение
слушать, делать записи.
формирование и развитие компетентности в области
использования информационно-коммуникационных технологий
3. Воспитательный аспект:
воспитывать патриотические чувства: любовь к Родине, интерес к истории страны, своей семьи.
создать условия для совершенствования духовно-нравственных
качеств ученика;
воспитывать толерантность.
Оборудование: компьютер, проектор, презентация, учебник, школьная доска, выставка книг о Великой отечественной войне, статьи, очерки, стихотворения, песни военных лет.
Литература:
Поэзия: Альманах. вып. 41. – М.: Мол. гвардия, 1985.
Пьяных М.Ф. Ради жизни на земле: рус. Сов. Поэзия о Великой Отеч. Войне. Кн. Для учителя. – М.: Просвещение, 1985.
Чалмаев В.А., Зинин С.А. Литература, 11 класс: Учебник для общеобразовательных учреждений: В 2 ч. Ч. 2. – 9-е изд. – М.: ООО «ТИД «Русское слово – РС», 2010.
ВВОДНАЯ ЧАСТЬ
Организационный момент.
I . Мотивационный блок
1.1. Содержательная часть
Презентация: Тема, эпиграф.
Эпиграф урока: Исполним же – каждый из нас, художников, - до конца со всей высокой добросовестностью свой высокий долг: творить сурово, честно, страстно, так, чтобы русский человек под стальным шлемом крякнул от удовольствия: «Интеллигенция не подкачала…» А.Толстой.
- Как вы понимаете эпиграф?
1.2. Организационная часть
Совместно формулируются ожидаемые результаты, устанавливаются правила работы (групповая, исследовательская, лексическая и аналитическая работа с текстом). В ходе урока мы послушаем песни военных лет, прочитаем и обсудим статьи и очерки, окунемся в атмосферу того времени.
II . Основная часть
2.1. Проблемный блок
Круг вопросов: Почему необходимо не забывать о войне, о нашей Победе?
Мы попробуем определить главную особенность литературы военного времени. Итогом нашей работы должен стать проект будущих разделов альбома, рассказывающего о литературе периода Великой Отечественной войны.
Проект:
Содержание альбома «Литература Великой Отечественной войны. Публицистика. Военная поэзия. Проза».
1 раздел. Из истории Великой Отечественной войны.
2 раздел. Публицистика времен войны.
3 раздел. Поэзия военных лет.
4 раздел. Проза о войне.
5 раздел Поэты моего края на войне.
6 раздел Произведения о Герое Российской Федерации Максиме Пассаре.
2.2. Информационный блок
Презентация: Публицистика
Слово учителя : Литература Великой Отечественной войны начала складываться задолго до 22 июня 1941 года. Поэтому главной задачей литературы стало - организовать, направить, сделать целеустремленным и неотразимым боевой дух народа, укрепить его веру в свои силы, готовность сражаться за свое Отечество. В первые дни войны на фронт в качестве бойцов и командиров, политработников и корреспондентов ушло 1215 литераторов. Для одних это была первая война, для других – четвертая. Более 400 из них погибли.
В первые дни войны главенствующее положение в литературе заняли наиболее гибкие и оперативные жанры: публицистика, песня, очерк, короткий рассказ, лирическое стихотворение.
Выдающимися публицистами Великой Отечественной войны стали истинные мастера этого острейшего оружия литературы: А. Толстой и И. Эренбург, Л. Леонов и М. Шолохов, А. Фадеев и В. Вишнёвский… Если говорить о публицистике А. Толстого, то ведущая тема в ней – тема Родины. Им написаны статьи “Москве угрожает враг”, “Что мы защищаем”, “Русские воины”, “Разгневанная Россия”, “Родина”. В них истоки русского национального характера, русской государственности, культуры, вера в непоколебимость советского народа. В его публицистике встречаются исторические аналогии с давно прошедшими событиями, призванные показать, что никогда еще захватчикам не удавалось покорить Русь.
Выступление учащихся:
Илья Эренбург (осмысление фашизма), Алексей Толстой (исторические аналогии), Василий Гроссман (военные репортажи), Ольга Берггольц (радиопублицистика)
Индивидуально-групповые задания (р аздатка)
Прочитайте примеры военной публицистики, ответьте на вопросы.
В чем особенность публицистического слова Ильи Эренбурга, создателя нескольких книг, статей, очерков под общим названием «Война»?
О чем писал Алексей Толстой?
Каков лирический герой Василия Гроссмана?
(фонограмма военной песни «Песенка военных корреспондентов»)
Слово учителя:
“Поэзия военных лет – это и летопись жизни народной и лирический дневник одновременно. Она сразу выразила всю гамму чувств, которые переживали люди, она поддерживала, помогала, вдохновляла. Именно поэзия отразила необыкновенную душу нашего человека. Поэты прославляли ратные подвиги соотечественников, поднимали боевой дух солдат, звали на бой с фашистами.
Составление плана статьи : «Особенности поэзии военных лет»
Физминутка
Презентация: Задание: Заслушав выступления учащихся, составить план «Мотивы военной лирики»
Мотивы военной лирики:
Родина,
война,
смерть и бессмертие,
ненависть к врагу,
боевое братство и товарищество,
любовь и верность,
мечта о победе,
раздумья о судьбе народа.
Жанры лирики:
лирические (элегия, ода, песня);
сатирическая (басня, эпиграмма);
лиро-эпическая (поэма, баллада)
Выступление учащихся (сообщение и чтение стихотворений):
В.Лебедев-Кумач «Священная война» (прослушивание фонограммы)
Михаил Исаковский «Катюша» (прослушивание фонограммы)
Алексей Фатьянов «Соловьи» (прослушивание фонограммы)
Михаил Исаковский «Враги сожгли родную хату», « В лесу
прифронтовом» (прослушивание фонограммы)
Владимир Агатов «Темная ночь» (прослушивание фонограммы)
А.Сурков, А.Твардовский, К.Симонов, Ю. Друнина
Презентация: Поэты военного времени
Практическая работа
по стихотворению. А.Суркова «Землянка
»
Задание:
заполнить таблицу, называя средства языковой выразительности, определяя их значение, сделать вывод.
Цитаты
Значение
Олицетворения
«Бьется огонь», «поет гармонь», «шептали кусты», «голос тоскует»
Эпитеты
Лексический повтор
«Далеко-далеко», «снега и снега»
Сравнение
«Смола, как слеза»
Антитеза
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти - четыре шага.
В холодной землянке – тепло
Вывод
Презентация: ответ
Вывод : С тихотворение богато языковыми средствами: Природы выражает мысли и чувства лирического героя, помогает ему переносить разлуку с любимой. Лексическими повторами, эпитетом «заплутавшее счастье» подчеркивается, как они далеки. Атмосфера теплоты чувства передается сравнение «смола, как слеза» (яркая, солнечная, теплая). Антитеза передает тревогу лирического героя, на войне смерть ходит рядом, но последние строки все-таки говорят о любви и надежде!
Слово учителя: Поэзия в годы войны – оперативный, доходящий до самого сердца читателя род литературы. Поэзия, соединяла высокие патриотические чувства с глубоко личными переживаниями лирического героя.
Оперативность
Эмоциональность
Доходчивость
Патриотические чувства
Глубоко личные переживания
Итог деятельности (продукт):
Разделы презентации
План статьи.
Анализ изобразительных средств.
Оценивание (по ходу урока, плана статьи, таблицы после проверки)
III . Заключительная часть
Аналитический блок
высказывание собственных позиций;
формулирование основных выводов .
Рефлексивный блок
возвращение к проблемным вопросам;
возвращение к ожидаемым результатам (определяется, что получилось реализовать в ходе занятия, а что не в полной мере удалось сделать)
Домашнее задание :
Обязательная часть: 1. Сообщения о прозе ВОв стр. 222- 226.
На выбор: Творческий проект по теме
